Владимир Курочкин - Избранное (сборник)

– Александр еще догонит его, – возразила Ольга.

Сергей неожиданно для публики стал сокращать просвет между собой и бегущими впереди. Александр оглянулся и опять сделал бросок. Француз с яростью не дал ему вырваться на первое место. Сзади быстро приближался Сергей.

– Будет борьба! – сказал Петр.

– Да, и жестокая! Я хочу победить! – Ответила Ольга.

Петр быстро взглянул на нее.

– Ты о какой борьбе?

– О нашей! Мы должны сегодня же договориться раз и навсегда!

– Ты сегодня что-то очень боевая.

– Иногда трудно быть спокойной.

– Это верно.

Петр посмотрел на секундомер.

Ольга говорила:

– Это мерзко! Ждать! Ждать чего-то, жизнь идет мимо, а ты лишена всех ее радостей!

– Ты же знаешь, нам еще не время думать о детях.

– Твоя теория! Я хочу знать…

Сергей обогнал Александра и Думлера. Александр сразу же отстал на десять метров, а француз не хотел отставать от Сергея и бежал изо всех сил. До конца оставалось двести метров. Сергей оглянулся. Сзади тяжело дышал Думлер. Сергей стал финишировать. Помогая телу устремляться вперед, он заработал даже локтями. Публика кричала от восторга.

– Что ты хочешь знать? – спросил Петр.

– Ты любишь меня или нет? – Ольга взяла его за руку.

Петр отстранил ее потому, что в руке у него был зажат секундомер.

– Ну если: да?

– Нет, ты скажи определеннее…

– Смешно, когда об этом много говорят!

– Тогда нам больше не о чем толковать! Не о чем и незачем!

– Ну вот, опять поссорились. Снова будут хлопоты и всякие конференции по разоружению.

Ольга встала. Сергей был почти у финишной ленты. Думлер сильно отстал и бежал по самому краю зеленого поля. Потом внезапно остановился и сошел с дорожки на траву. К Думлеру подбежала жена, он развел руки в стороны и глубоко вздохнул.

– Le Coeur? le Coeur! – сказал он. – Dans toute distance j'avais le mouveis coeur [1].

Сергей разорвал финишную ленту. Александр тоже закончил бег.

– Ты проиграл, – жестко сказала Ольга, указывая программой на Думлера.

– В чем? – спросил Петр.

– Во всем! – она кинула программу на землю. – я перестану любить тебя.

– Ну вот, опять придется просить прощения, – сказал Петр и взглянул в последний раз на секундомер.

Ольга вздохнула и пошла к выходу.

А Тимофей и Дмитрий, сидящие на северной стороне стадиона, приветствовали Сергея.

Над каменистым склоном горы Тайбарге летает планер. Он бесшумно движется вдоль склона. Когда долетает до края, то делает красивый плавный разворот и летит обратно. Медленно и бесшумно. Потом поворачивает назад. Так летает все время. С моря дует бриз. Ветер обтекает гору, и планер держится в его потоках. Вдали плещется море. Плещется и дышит прохладой. Сверху кажется, что до моря можно добросить камень, но это обман зрения. Море далеко, несмотря на то, что до горы порой доносится шум, похожий на говор волн. Днем бриз дует с моря, а ночью он меняет свое направление и дует уже с суши. Но планер все равно продолжает летать над склоном. Это рекордный полет Николая Воронцина. Он сидит в кабине и управляет планером. Окошко кабины открыто, и лицо Николая обдувает морской ветер. Николай разговаривает сам с собою.

– Разве порочно говорить вслух одному? Нет! Попробуйте-ка, пролетав на планере свыше тридцати часов над одним и тем же местом, помолчать! Это даже полезно: петь или говорить, когда хочешь побить рекорд. Болтаться над горой два дня и ночь – чертовски скучная штука! Ну, что? Вот вечереет, садится солнце. Стать поэтом и выдумывать, как садится солнце? Скучно! Оно уже садится для меня второй раз. И все равно ничего лучше натуры не выдумаешь. Красиво и очень просто! Падает переспелый персик за горизонт – и все. Кстати, в этих местностях персики очень вкусны. И ребята чересчур перегружают ими желудки. Вон и у меня они лежат там, где-то в ящике около ног. Там же и термос с бульоном. Может быть, закусить? Нет, не стоит! Ну, вот, для земли солнце уже закатилось. Вокруг совсем серый, надоевший пейзаж. И главное, все знаешь, что где. Справа холмы, там виноградники. Уже, наверное, сидят у кустов девушки, и около них вьются парни. Может быть, видят они, как летает над горой розовой птичкой планер. Меня-то ведь солнце еще освещает. Может быть, загляделась сейчас какая-нибудь деваха на эту птичку, сощурила глаза, а парень – раз и поцеловал ее. А там, впереди, куда летит моя стрекоза, у конца склона зажигаются огни города.

Это небольшой городок, упрятанный в зелени садов. Вот ясно видно, как вспыхивают огоньки. Направо от города висят гирлянды ослепительных шариков. Это огни электрической станции и радиоцентра. Там стоят высокие мачты, и на концах их горят рубиновые огни. Они предупреждают летчиков об опасности. Но мне плевать на них! Я хитрый! Я и без них знаю, где для меня опасность. Попробуй задремать ночью в этом месте, ну и промажешь мимо. Соскочишь с воздушных потоков – и поминай лихом. Какой тебе там рекорд! До аэродрома-то хоть бы добраться. Потащит тебя вниз, к черной земле. Гадай себе место для посадки. Поэтому-то я и поворачиваю теперь обратно. Правой рукой штурвал увожу вправо, правой ногой нажимаю на педаль. Ишь, как свистит ветер в тросах! Злится! Обманул я его. Поплывем в обратный путь. Все это вроде беличьего колеса. Кругам и счет уже потерял. Устал я. Ветер, а ветер, может быть, плюнуть на мировой рекорд? Пойти на посадку? Скажу: ветер планер не держит и все такое, мол, а сам пойду спать. Нет, не выйдет это дело! Ты-то, ветер, – за, но я против. Уже ночь! Темнота висит справа, и слева, и впереди. Нет, впереди что-то светится. Это аэродром. Там прожектора освещают посадочный знак. Там дежурят люди, техник Алешка – доктор моей стрекозы, друзья.

Все мои товарищи давно уже сели. Начинали-то летать пять планеристов, а остался я один. Остальные не продержались! Оказывается, с бризами надо быть вежливым и знать их повадки. Ну вот, и аэродром. Не свисти, ветер! Все равно не сяду, пока рука не отвалится. Конец склона! Надо опять поворачивать. Под фюзеляжем белеет посадочный знак. Несколько лет тому назад этот знак освещался не прожекторами, а ручными фонарями «летучая мышь». Это было примитивно, но и тогда летали с не меньшим энтузиазмом. Тогда летала и Женя. Женя! Вот о чем поговорить! О любви! Ветер, хочешь я расскажу тебе о своей любви? Конечно, хочешь! Я тогда был молод и не так спокоен, как сейчас. Волновался слишком часто. А теперь я совсем не волнуюсь. Зрелость! Ну вот, и жило нас тогда три друга: я, и Тимофей, и Женя – девушка. Ветер, она была черноволосая. У нее большой, немного выпуклый лоб. Он был всегда спокойным и гладким, а иногда даже блестел. Мы с Тимкой смеялись и делали вид, что ее лоб – это зеркало и мы в него смотримся. Правда, смешно? Ну, а Женя сердилась. Ее карие глаза становились влажными. Но она не плакала. По-моему, Женя не умела плакать. Она была строгая. Мы учились все вместе в планерной школе и работали на заводе. Тогда было жаркое время. Я успевал делать вдесятеро больше дел, чем теперь. Времени не хватало для гуляний. Но все же я ухитрился влюбиться в Женю. Ветер, ты знаешь, что такое влюбиться? Это очень просто! Вот и ты, ночной бриз, влюблен в море. Тянешь все время туда, где шумит прибой. Ты затих, ветер? А, да, конец склона. Что ж, повернем обратно. Влюбился – и жизнь моя закипела. Я и сейчас далек от старости, как от этой спящей земли, ну, а тогда был совсем юным. Я и не предполагал, что нужно спешить срывать яблоко с дерева, пока оно не упало от порывов такого вот ветра, как ты. Я все медлил и старался растянуть наслаждение простых встреч, когда еще ничего не сказано даже намеками. Это возможно только в юности – любить и оттягивать час объяснения для того, чтобы мечтать о нем и представлять его себе каким-то особенным. И на заводе и в планерной школе я встречался с Женей и все время думал, что вот-вот наступит час, когда я скажу ей свое заветное слово.