Владимир Курочкин - Избранное (сборник)

Она была, как всегда, строга и деловита. А мне казалось, что это тоже маска, за которой скрыта любовь. «Подожди, плутовка! – говорил я про себя. – Придет конец твоей строгости». Однажды я решил, что наступило время для разговоров. Я как раз купил билеты в театр. «Ну, что же, я очень рада!» – сказала мне Женя, когда я предложил ей пойти смотреть пьесу Шиллера «Коварство и любовь». И мы пошли… Это была прекрасная вещь – то, что мы смотрели в тот вечер. Вам, ветрам, знакомы другие зрелища, они грандиозны, я знаю. Ну, а мы смотрели спектакль про страдания и любовь людей. Режиссер по-особому сделал эту постановку. Он заставил нас смотреть на сцену как бы сверху. Как с планера на небольшой высоте. Я видел мрачные стены замка, и синий свет, переливающийся на бутафорских башнях. По двору, выложенному огромными каменными плитами, шел гнусный Вурм, и шаги его гулко раздавались в тишине. Мое сердце забилось от гнева. Я ненавидел этого иезуита. И схватил в волнении пальцы Жени. Она не отняла руки, и я тогда вернулся к действительности. Я любил Женю. Опустился занавес, и мы вышли в фойе. Мы встали у рояля. Я растопырил пальцы, поглаживая его блестящую поверхность.

«Женя, – сказал я ей, – если бы такой человек, как Вурм, грозил чем-либо тебе, я бы его растерзал!»

«Чем я обязана такому рыцарству?» – спросила она.

«Тем, что я хочу быть твоим рыцарем», – ответил я.

Она тогда посмотрела на меня очень пристально и сказала:

«Так, понимаю. Но об этом мне уже говорил вчера Тима».

«Вчера? Когда же он успел?» – испугался я.

«А во время полетов. Вы сумеете найти время!» – объяснила Женя.

«Вот это бенефис! Всегда запаздываю к вечернему чаю!» – и я чуть не расплакался.

«Как знать! Если бы пришел раньше, все равно чаю могли бы не дать!» – Она засмеялась.

Потом взяла меня за руку и сказала в утешение:

«Мы с тобой большие друзья!»

Так я и не сорвал с ветки румяное, крепкое яблоко. Вот рассказал о своей любви. Тебе неинтересно? Ты дуешь себе и дуешь: знаю много, мол, таких историй! Ну что же, я не Колумб и не первый открываю Америку. Мне вообще-то все равно, я болтал с тобой лишь для того, чтобы не заснуть и не потерять под собой склона. Мне летать осталось уже немного. Я побил всесоюзный рекорд, а через час и мировой будет моим. Ты свистишь о тросы? Спрашиваешь: ну, а Женя? Могу ответить: Женя – жена Тимофея, и у нее сын. А мне, скажу тебе по секрету, не обидно! Все равно я не разлюблю ее, хотя, возможно, и у меня будет жена. Так уже выходит в моей жизни. Я теперь спокоен, а спокойным дважды вспыхивать трудно. А потом я солдат, солдат воздуха, и все время веду войну с такими вот, как ты, ветрами. Где уж тут ухаживать и влюбляться заново. Так вот я люблю ту, которая мне никогда не достанется. Приятно бывать у нее в гостях. Она, наверное, давно забыла о моих робких признаниях в театре. Я для нее только добрый, старый друг, который дает благие советы. Какое ей дело до моих огоньков в сердце, так же, как тебе, ветер, нет дела до огней, мигающих там внизу, в городе. Я всегда стремлюсь ее видеть. Вот и теперь не прочь бы. Что же, это дело не трудное! Спущусь и завтра же распрощусь со стрекозой. Баста! Кончили летать. Пора и отдохнуть. Хочу в Москву! Так и скажу своему технику Алексею: «Айда, мол, в Москву, спасибо за хлопоты!» А он ответит: «Есть!» И у самого сердце так и запрыгает. Знаю, есть и у Алешки, о ком можно поговорить со всяким встречным-поперечным ветром. Ну, мне надоело болтать! Кончим разговоры, ветер. Я вижу, ты несговорчивый парень. Или к утру изменился твой характер? Что это за игра, то утихать, то снова дуть? Что ж, скоро кончим. Надул я тебя, ветер, наговорил с три короба, а тем временем и переполз через мировой рекорд. Сорок шесть часов! Вот уже светает. И как это происходит быстро. С краев горизонта поднимается какое-то жемчужно-розовое сияние. Все усиливается и усиливается. Вот уже ясно виден каменистый массив горы, и зелень, и селения, спящие в белесом тумане. И планер начинает проваливаться. Что же это ты, ветер, выдохся? Не кончил с честью? Ослаб! Да и я уже не тот, что раньше. Чертовски устала правая рука, и спать хочется. Веки словно свинцовые. Нет, слышишь, ветер, я больше не летаю на продолжительность. Ну что ж, идем на посадку. Разворот! Так, сделаем спиральку! А теперь по прямой. Ужасно устала рука. Шутка ли, сорок шесть часов проболтаться над горой. Ладно, высплюсь – и в Москву! Земля все ближе и ближе. Вот бегут люди. Что же, здравствуй, земля! С добрым утром!

Планер легко сел около белого посадочного знака. И все сейчас же подбежали к планеру. Николай вылез из кабины и устало шевельнул пальцами правой руки. Он улыбнулся всем.

– Поздравляю с мировым! – сказал Алешка.

– Спасибо, Алеша. Завтра собирайся в Москву, – ответил Николай.

– Есть! – сказал Алешка.

Они пожали друг другу руки. Потом Николаю жали руки все присутствующие. Алеша вдруг встрепенулся и полез в карман.

– Прости! – сказал он. – Забыл от радости! На!

И протянул Николаю телеграмму.

Тот вскрыл ее и, прочитав, спокойно сказал:

– Алеша, отставить Москву! Готовь машину, завтра снова летаю.

– Есть! – ответил Алешка.

Николай передал телеграмму начальнику аэродрома. В ней было написано:

«Два дня назад состязаниях Рёне немец Ритман пролетал сорок семь часов тчк Тимофей».

Петр срывает с ветки ели несколько иголок и кладет в рот. Он разжевывает их и выплевывает. Во рту остается вязкий вкус хвои.

– Ты как маленький, – говорит ему жена. – Все суешь в рот.

– Нет, Оля, ты только попробуй, какая это прелесть! – смеется он. И подносит к ее лицу пушистую веточку молодой ели. Иголки колют Ольге щеку, и она отворачивает лицо в сторону.

Темные кроны сосен сплетаются вверху своими ветвями. Растут молоденькие ели, а рядом с ними стоят огромные, в несколько обхватов, старые хвойные деревья. По лесу, придавив траву, лежат кое-где срубленные стволы-исполины. Многие из них потемнели и начали гнить. Они мертвы, но около них буйно пробивает себе дорогу молодая жизнь, и даже на самих поверженных стволах растут какие-то грибки.

– Пойдем-ка назад, а то автомобиль уйдет без нас, – говорит Ольга.

– В нашем распоряжении еще целый час, – успокаивает ее Петр. – И мне хочется посмотреть, что там.

Он указывает на расступившийся перед ним лес. Они подходят и видят, что стоят на краю обрыва. По склону растут деревья, а внизу далеко в ущелье гремит горный поток. Вода течет между гигантскими камнями, покрытыми зеленоватым мхом. Русло реки полузавалено стволами деревьев. Некоторые из них вывернуты из почвы с корнями. Все нагромождено, переплелось и выглядит диким.

– Мировой хаос, – произносит Петр.

– А помнишь Уссурийский край? – спрашивает Ольга. – Там тоже в тайге хаос.