Владимир Курочкин - Избранное (сборник)

Кармышев был матросом на подводной лодке в царском флоте. В гражданскую войну переправился вместе со своей лодкой из Балтийского моря, сначала по железной дороге на специальных платформах, а потом – по Волге в Каспийское море. Там нужно было дать бой англичанам. Большая, серьезная жизнь! Может быть, поэтому он не терпит, когда скребут ногтями по обоям. Нервы! Они не вечно крепки…

Василий смотрел туда же, куда напряженно глядел командир. Горизонт! Сколько в нем таинственного! Нет-нет, что-нибудь и мелькнет, что-нибудь появится на скуле горизонта. Выползет какая-либо мошка, и гадай тогда, что это: торговый пароход, шхуна или рыболовное суденышко, пробирающееся за рыбой в чужие воды, или даже военный корабль.

Вот и сейчас на горизонте клубится какой-то дымок… Василий, заметив его, встрепенулся. Сердце у него, как бы в предчувствии опасности, стало биться очень редкими и тяжелыми ударами. Он хотел указать на подозрительный дымок командиру, но Кармышев уже увидел. Минуты две он не отводил бинокля от этого черного пятнышка. Василий так же напряженно смотрел на горизонт, и за это время из его головы исчезли все мысли о «разлитом в море спокойствии». Но это не поколебало его в том, что нужно, однако, иметь свое внутреннее спокойствие, волевое спокойствие, которое никогда не позволяет впадать в панику, ни при каких обстоятельствах. «Кто его знает, как это будет там называться! – продолжал Василий топтаться на одной и той же мысли. – Одним словом, крепкие нервы!» Тут как раз Кармышев отрывисто сказал:

– Ступайте вниз. Сейчас погружаемся.

Василий соскочил по трапу через люк в лодку.

И сразу же очутился среди механизмов, тесно сгрудившихся на всех более или менее удобных для этого местах. Уже не было здесь морского простора. Механизмы в лодке словно переплелись между собой в крепких братских объятиях, и от вечности этих объятий зависела жизнь подводников. Василий отлично знал назначение каждого из этих механизмов. Уже давно миновали те первые годы учебы, когда на подводной лодке ему все казалось таинственным. Он смог бы, пожалуй, теперь и сам командовать и распоряжаться погружением.

Срочное погружение! Незабываемая минута. Это все равно, как во время войны моментальное погружение на глазах у противника. На самом виду, скажем, у бешено мчащегося на вас эскадронного миноносца! Сейчас будут сигналы. Как он знает все эти сигналы! Он изучал их в течение долгого времени. Звонок! Теперь он увидит командира на настоящей боевой работе.

Дизель утих. Сверху раздалась команда:

– По местам! Стоять к погружению!

Сигнал. Звенящая нота прозвучала по всей лодке.

– Открыть кингстоны!

– Есть открыть кингстоны!

Командир был еще в рубке. Следил за горизонтом.

– Заполнить среднюю!

Командир стремительно спустился в люк и задрал верхнюю крышку. На его шее виднелись брызги воды. Плечи и фуражка были мокрые. Кармышев стал у перископа. Повернул трубку. Еще раз. Ловил дымок на горизонте. Наконец, нашел.

– Так, так, – сказал он, – ясно: опять эти ворюги!

Потом достал записную книжку, что-то написал, вырвал листок, свернул его и, не отрываясь от перископа, протянул записку Василию.

– Товарищ помощник, это радисту. Пусть передаст на берег при первой же возможности. Мы сейчас уйдем глубже.

Пока Василий заглядывал в кабинку к радисту, у которого было жарко, словно в бане, пока передавал ему, сидящему с расстегнутым воротом около ламп, приказание, лодка ушла в глубину. Она, как камень, упала и остановилась, чтобы отлежаться в спокойной воде у самого грунта. Притихнуть, притаиться, пока там на поверхности пройдет чужой корабль!

Командир стоял и смотрел на приборы. На лице его было обычное выражение – немного лукавое, как показалось Василию, немного задумчивое. Но о чем говорило оно? Какие мысли рождались в это время у командира, когда уголки его губ чуть вздрагивали, как бы предупреждая об улыбке? Василий так до сих пор еще не мог узнать это, хотя каждый раз добросовестно наблюдал за лицом командира. Считая себя не плохим физиономистом, он пытливо разглядывал его, пытаясь проникнуть ему в душу.

– Побудьте-ка здесь за меня, – сказал Кармышев, взглянув на него, и ушел в свою каюту.

Василий остался один. Он напился воды, заглянул в кубрик: команда ужинала. Потом вернулся на центральный пост. Походил. Вот она, жизнь подводника! Разведка! Заметил командир что-то, проследил, и теперь пошлют радиограмму на берег: там-то, мол, и там-то прошло такое-то судно, таким-то курсом, нарушило, мол, зону или нет. А на берегу сегодня праздник, город украшен, играет музыка, на улицах шумно… Да, там веселье. Но ему не обидно, что как раз в канун всенародного праздника их лодка вышла на вахту. В этом есть большой смысл жизни. Какое-то отрешение от своих личных маленьких, а пусть даже и значительных удовольствий, ради общего, ради того, чтобы там, в городах его страны, сейчас сильнее бурлило веселье… Там шумно, здесь же в море, тишина. Василий прислушался. В лодке мало звуков. Самый громкий из них – стук капель. Откуда-то в трюм капала вода. Если считать капли, то пройдет незаметно время. Раз, два, три… Сторожевая служба. Они охраняют город, землю. Увидят, заметят и уходят в глубину, потом сообщают на берег. Четыре… пять… Много ли прошло времени? Что там делает командир? Каков-то он во время настоящей опасности? «Меня мороз по коже пробирает, когда ногтями по обоям…» Так, значит, мороз? Ну что же, это бывает у некоторых, даже с детства. Все это чепуха! Основное – это быть уверенным в своих силах и суметь вовремя собрать всю волю так, чтобы представлять собой в момент опасности как бы сжатую пружину. Это здорово придумано! А главное, красиво! Но что, если это невозможно? Ну, какое там невозможно! Да, но во всяком случае это трудно… Вот уже он потерял счет каплям. Трудно-то – трудно, но возможно. Потерял счет каплям! А много ли все же прошло времени?

Из каюты вышел командир, Он стал на свое место. Василий подтянулся. «Сейчас, очевидно, всплывем, – подумал он. – Да и пора. Там, наверху, «чужак» уже давно, наверно, проплыл над ними».

– Право на борт! Тихий ход, – скомандовал Кармышев. Он стоял у перископа. Василий находился в двух шагах около него и следил за приборами. Кармышев повернул к нему голову, желая что-то сказать. Лодка вздрогнула. Будто сонная рыба, шевельнувшая хвостом, она вышла из состояния оцепенения. Пошла вперед. И внезапно резкий толчок! Послышался звон разбиваемого стекла. В камбузе загремела посуда. У Василия упала с головы фуражка. Корма лодки опускалась, а нос поднимался. Корабль стал наклонно. Это произошло очень быстро. Василий схватился рукою за какой-то железный прут, чтобы не упасть. Ноги его скользнули по полу. Наклон был очень велик. К корме покатились не привязанные предметы. Что это? После шума и треска битой посуды в лодке возникла напряженная тишина. У Василия потемнело в глазах. Авария! Лодка потеряла равновесие. Вздыбилась! Еще мгновение, и она станет вертикально. Тогда конец! Потухнет свет. Все ринется к корме. Какой-то страшный миг, и лодка, как копье, воткнется в дно, в песок, камни, ил. Навсегда. Скорее же! Что? Всплывать наверх. Скорее, скорее!