Юрий Бородкин - Кологривский волок

Той же весной Ерофеев рискнул почти удвоить площадь под льном, и он действительно уродился на славу, но местами полег из-за дождей, так что комбайном не везде можно было взять. Теребили руками ткачихи, присланные из города, и школьники. Ерофеев в те дни лишился сна, организовал ударник: поднимали тресту, вязали в толстые снопы и сразу грузили на машины. Всех старух мобилизовал, пообещав им овса для кур. Еще начальнику Новоселковского лесопункта Данилову спасибо — выделил две машины и людей. Поработали с настроением; даже весело, как-то празднично было при таком многолюдий.

А вскоре у Ерофеева появились сразу два помощника: перевели из МТС в колхоз агронома Сашу Лазарева и зоотехника Тоню Мальцеву. Тесно стало в прокуренной правленской халупе, и Ерофеев решил подвозить бревна для строительства новой конторы, пока был неглубок снег. Место облюбовал хорошее, чуть на взгорке. Когда проходил мимо сладко пахнущих на морозе сосновых бревен, овладевало нетерпение, так что сам взялся бы за топор. Строительная бригада пока была мала, потому что большинство ильинских мужиков работало в МТС. Она да леспромхоз — конкуренты, с которыми трудно тягаться.

Многим казалась преждевременной такая поспешность со строительством конторы, дескать, не скотный двор, можно и подождать, но Ерофеев жил не одним днем.

Со стороны посмотреть — неутомимо бегает трактор из конца в конец поля, мощно взворачивает текучие пласты, но попробуй сядь в пропыленную, прокаленную солнцем и двигателем кабину, подергай целый день рычаги, потрясись, как на жернове, оглохни от грохота, и ты поймешь, какой ценой добывается хлеб. Только справились с посевной, надо поднимать пары, и так одно за другим, все лето страдная горячка.

Сергей четвертый сезон работал трактористом. Привык, ему даже больше нравилось, чем шоферить, потому что здесь, на поле, были предметней, значительней результаты твоего труда, было чувство хозяина земли, необходимое его крестьянской душе. Он пытался отказаться от этого чувства, уезжал в город, устраивался на работу в леспромхоз, но кончились зигзаги, хватит шарахаться из стороны в сторону. Известие о том, что ликвидируется МТС, что он только формально числится ее работником, а в скором времени вместе с трактором перейдет в колхоз, не смутило Сергея, потому что суть его профессии останется прежней. Если раньше работал, как по найму, в разных колхозах, то теперь будет только в своем «Ударнике».

Сергей вел трактор гусеницей вдоль борозды, посматривал, не выдвигается ли ослабший палец, чтобы вовремя подступать его молотком. Оставалось вспахать два загона, чтобы бывшая деревня Аверкино, означенная березами и зарастающим прудом, оказалась островком среди пахоты; а на будущее лето здесь заколосится рожь и странным покажется ее соседство с исчезнувшей деревней.

Заглушил трактор. Взяв газетный сверток, пошел пообедать к пруду. Звоном сверлила уши тишина. В осоке у берегов возились нерестящиеся карасики; над водой шуршали слюдяными крыльями синие и коричневые стрекозы — вот и всего живого, что было рядом. Заметил, что даже березы без людей почему-то быстро начали сохнуть. Может быть, через несколько лет ему на своем ДТ-54 придется выкорчевывать трухлявые пеньки и распахивать Аверкино, и над этим прудом, где еще плещутся карасики, когда-то сомкнется ржаное поле. Доводилось читать, что кое-где уже поступают так.

Помнил Сергей и жилое Аверкино с невытоптанной, мурависто-мягкой улицей, с какой-то исполинской, на шесть окон по фасаду, избой посредине, затейливо изукрашенной резьбой, но не понадобившейся никому из наследников; помнил, как ходили через Аверкино по малину, как очень соблазняли их в детстве здешние яблоки, почему-то казались они сладкими, не такими, как в своей деревне. Вот тут у пруда стегал его крапивой желчный и сухой, точно вобла, Митя Куделин. Всю жизнь собирался мстить ему, но погиб на войне тот Митя, и обида на него давным-давно прошла, осталась там, в детстве.

Не успевшие посохнуть яблони цвели, их нежность была трогательна среди заглушенных крапивой подворий. Пожалуй, и Шумилино ждет та же участь, хоть и построили дорогу, электричество тянут. Пораньше бы сделать все это.

Сергей стал стряхивать крошки с газеты и нечаянно остановил взгляд на знакомой фамилии: Лев Артемов. Ниже были напечатаны два стихотворения. В сильном волнении, так что расплывались буквы, не очень вникая в смысл, пробежался глазами по строчкам и снова восхищенно смотрел на фамилию автора, точно бы на свою собственную. Подумать только, что тот самый Лева Артемов, с которым жили в одной комнате в общежитии строителей, стал настоящим поэтом, печатает стихи в центральной газете! Представилось, как идет по многолюдной Москве, всеми признанный, чем-то выделяющийся из толпы. И нет ему никакой заботы ни о пахоте, ни об исчезнувшем Аверкине: другие, более возвышенные мысли занимают его. Талант!

Бережно разгладил и сложил газету. Утолил жажду прудовой водой и зашагал к трактору, сшибая пыльными сапогами золотистые лепестки купальницы. Над ним плакали пигалицы [8] Пигалица — местное название чибиса. , отчаянно пикировали, едва не касаясь кепки, крики их становились все настойчивей, беспокойней. Ах, вот в чем причина — заметил неподалеку от борозды среди разбросанного навоза четырех только что вылупившихся птенцов. Ямка в земле — и все гнездо, даже травки почти не подстелено.

— Да успокойтесь, не трону! — сказал он птицам, радуясь, что эти желторотые не попадут под гусеницу или под плуг.

Ради них пришлось сделать огрех. Пахал и все посматривал на нетронутую полоску земли: пигалицы то хлопотливо бегали по ней, потряхивая хохлатыми головками, то взлетали при приближении трактора, но, казалось, тревога их начала униматься, должно быть, поняли, что птенцы их останутся в безопасности. От этой малой добродетели, от встречи со стихами Левы Артемова, от того, что заканчивал пахать поле, появилась какая-то легкость на сердце, когда хочется остановить случайного человека, поделиться с ним своим настроением, и хочется творить на земле только добро. Он работал один, без прицепщика, потому что трактор был оборудован навесным плугом. Завтра переедет в Савино к Михалеву, вдвоем будет поохотней.

Сделан последний гон. Сергей как бы с благодарностью погладил горячий капот трактора, как спину усталого коня. Приятно окинуть взглядом вспаханное, успевшее местами позаветреть поле, ощутить слитность своей воли с послушной тракторной мощью. За два дня управился с такой Палестиной. Погомонили бабы, разбивавшие навоз, погудел трактор, и теперь здесь на все лето до августа устоится тишина.