Юрий Васильев - «Карьера» Русанова. Суть дела

— Заставлять ты предлагаешь как — палкой?

— Не дури! Но принуждения не исключаю.

— Во благо. Понятно… Половина того, что ты сейчас сказал, — банально, половина похожа на утопию. Я понимаю так: ты — человек с развитой корой головного мозга, задавил в себе крокодила, и ты взял на себя миссию… — Наташа хотела улыбнуться, но не получилось. — Тебе не кажется, что в этом… Что-то от суперменства?

— Примерно на такую реакцию я и рассчитывал, — вздохнул Черепанов. — Ты говоришь банально. Банально — это то, что касается других, а то, что касается тебя, — это всегда впервые. Ты говоришь — миссия. Я называю это долгом. Ты говоришь — супермен. Это ты сказала, не подумав. Каждый из нас обязан отдавать людям то, что имеет. Я должен реализовать уверенность в своих силах. «Я — могу!» — ты знаешь, эта присказка, которую я повторял когда-то про себя, она и сегодня держит меня на плаву. Я умею добиваться цели… Все, что я сказал перед этим, — теория, рассуждения вообще, в масштабах человечества. На практике, в нашей с тобой жизни, скажу так: Володя талантливый человек, он должен реализовать свой талант, но часто обстоятельства сильней его или он слабей обстоятельств. Я должен ему помочь. На данном этапе — это всего лишь эпизод. Если шире, скажу по-другому: я чувствую себя вправе навязывать свою волю другим. Но только в той области, где я вижу дальше других, лучше других, что надо делать и что не надо.

— Сережа! А если… Вдруг ты видишь не так и не то?

— Это быстро обнаружится. Техника — не философия, тут на кривой кобыле не объедешь. Не так и не то — значит, я никуда не годен… Но ты не дослушала, сейчас я скажу нечто скандальное. Мне нужна власть. Я, человек технически малозначительный, обладаю способностью чувствовать и беречь тех, кто представляет собой народное достояние. Чувствую — я уже говорил об этом Володе — правду сегодняшнего дня. Я должен за нее бороться, но для этого мне нужна власть, и я буду ее иметь… Ты удивлена?

— Еще не знаю…

— Я спросил «удивлена», хотя надо было спросить — ты поражена, ты от меня такого не ожидала? Беда в том, что желание иметь власть сразу же ассоциируется с ходким понятием — властолюбие, упоение властью, а для меня — это оружие, не более. Но! Чтобы иметь власть, надо быть расчетливым, рассудочным, уметь сделать верный шаг в жизненной игре.

— Час от часу не легче! Ты просто закрутил мне голову. С каких это пор мы уговорились называть жизнь игрой?

— Вот! Опять простая подмена понятий. Не так давно многие рассматривали расчет чуть ли не в бытовом плане: где бы и как бы извернуться и что-то достать или выбить. Это — примитив! Тебя пугает слово «игра». А ведь это понятие кибернетическое, есть даже специальная теория игр: определение цели, выбор пути, борьба с обстоятельствами. Борьба — это слово, надеюсь, тебя не пугает?

— Меня пугают средства, которыми эта борьба ведется.

— Вот уж тут тебе за меня краснеть не придется. Удивляться — можешь, поражаться — да, восхищаться — сделай одолжение, но краснеть ты за меня не будешь. Меру дозволенного я очертил: простая порядочность. Другое дело — иногда приходится идти ва-банк, принимать решения, которые со стороны могут выглядеть неприглядно или, по крайней мере, непонятно. Вроде моего сегодняшнего выступления. А чего тут непонятного? Это поможет делу, и это поможет мне: освобождается место начальника смены. Со временем освободится место начальника цеха, главного инженера… Можешь улыбаться, сейчас я несу какую-то околесицу, потому что главное я сказал, и все же продолжу: власть — это оружие, с помощью которого я хочу заставить взрослых людей поступать разумно…

— А что ты будешь делать в кресле министра? — рассмеялась Наташа.

— То же самое. Фантазия у меня небогатая… После всего, что ты услышала, ты еще не передумала выходить за меня замуж?

— Я человек солидарный, иду ва-банк. Будем теперь называть это так…

Она тоже когда-то играла ва-банк: поставила на карту все, чтобы выиграть судьбу. Отдать себя людям, обречь себя на служение великим целям. Обречь — в этом слове была манящая горечь самопожертвования.

Она стала банкротом в тот день, когда отправила Ивану письмо. «Ваня, — писала она, — я сжигаю мосты…» Неужели так и написала?.. «Я люблю тебя, — продолжала она твердой рукой женщины, избравшей тернистый путь, — но я уезжаю с другим, которого не люблю. Я должна вытравить из себя бабу. Ты поймешь — верю. Ты всегда меня понимал».

Он не только понимал — он гордился ее самоотверженностью. Великий пример доктора Швейцера стал для нее путеводной звездой. «Ваня, — говорила она. — Ты только представь! Талантливый, с мировым именем музыкант, философ, Альберт Швейцер круто ломает судьбу, становится врачом, едет в богом забытую деревушку в Африке, лечит людей, до которых всем остальным нет дела. Это — прекрасно! Такие люди, как Швейцер, могут хоть как-то оправдать человечество, породившее Торквемаду и Гитлера».

Она была убеждена, что это не увлечение, даже не призвание, это — прозрение! Она бросила балетную студию и поступила в медицинский институт. Родители ужаснулись: «Что ты наделала? У тебя такие данные!» — «Как можно танцевать, когда столько людей нуждаются в помощи? — говорила она. — Мы с Иваном уедем на край земли, туда, где много полезных ископаемых и очень мало врачей». Иван смотрел на нее влюбленными глазами: рядом была не просто красивая, умная, обаятельная девушка, рядом был человек, осознавший свое предназначение…

Было все это? Было. По-настоящему, искренне, всерьез.

Она закончила третий курс, когда Иван уехал в экспедицию. «Я люблю тебя», — сказала она. Он был счастлив. Иван — это выигрыш в лотерею. Так говорили все. Добрый, сильный, смелый, порядочный… Она иногда морщилась, повторяя про себя эти слова: что-то пресное чудилось ей, что-то слишком обыденное. Выигрыш в лотерею. Вот именно. А ей нужно выиграть судьбу.

Судьба обернулась доктором Кленовым. «Наташа! — говорил он. — Ты поедешь со мной в Анголу, где очень нужны медики, мы обязаны, это наш долг, клятва Гиппократа… Очень трудно, сложные условия, жаркий климат, пустыни… Тем весомей…» Она поняла — жребий брошен. Наверное, она и подумала об этом такими же словами. «Жребий брошен» и «сжигаю мосты» — господи, откуда все это?.. Но ведь — было.

Кленов уезжал в Африку на два года. «Ты будешь работать пока медицинской сестрой, это великолепная практика, богатый опыт. Когда вернемся, ты закончишь институт и будешь готова к самым трудным испытаниям». Она уже и сейчас была готова. Оставалась формальность — выйти замуж. Вышла, поступила на курсы английского языка и стала готовиться к отъезду…

Вот уже много лет она старается не вспоминать тот вечер, когда Иван прямо с вокзала пришел к ней. Она хотела сказать, что жребий брошен, но не смогла, потому что Иван не дал ей раскрыть рта, задушил в объятиях, от него пахло угольной пылью, и африканские просторы вмиг сузились до крохотной комнатки, где был Иван, от которого она не в силах была отказаться, и уже знала, что завтра — если это завтра наступит — она стряхнет с себя наваждение, пошлет Кленова к чертям и все будет по-прежнему, вернее — все начнется заново…