Феоктист Березовский - Бабьи тропы

Панфил затянулся из трубки, сплюнул себе под ноги и, отходя к уголку крылечка, бросил Супонину:

— Валяй, Илья Андреич, ваша взяла…

Выдвигаясь вперед и опираясь руками о перекладину, Супонин сказал громко и с ухмылочкой:

— Что поделаешь, Панфил Герасимыч, меня выбрали, а не тебя! Ну, да ничего… Постараемся и мы.

По ступенькам быстро вбежал на крылечко черненький юркий Колчин и так же быстро сел к заранее приготовленному столику.

Краснощекий, рыжебородый, улыбающийся Супонин благодушно заговорил, обращаясь к толпе:

— От имени Советской власти благодарю вас, граждане товарищи, за избрание… как за себя, так и за товарища Колчина.

Толпа молчала. Все напряженно ловили слова Супонина. Ждали от него первого оглушительного удара по партизанам.

Партизаны по-прежнему стояли отдельно, маленькой, жалкой кучкой. Метали злобно взгляды вверх, на крылечко. Но чувствовали свое бессилие и молчали. В уме ругали тех, что остались на лугах.

Панфил, притулившийся спиной к мельнице, стоял позади Супонина и никак не мог собраться с мыслями. В голове у него только одно мелькало: «Надвигается опасность!..»

А Супонин все так же благодушно говорил:

— Вот, граждане товарищи… поздравляю вас… хм…

Он запнулся и, подбирая слова, продолжал:

— Как бы сказать… уж не знаю, как вас поздравить… Ну, только объявляю вам, что поставлен я Советской властью… председателем над волостью… как настоящий мужик от сохи… А теперь сообщаю вам, граждане товарищи, зачем я приехал по такой несусветной жаре…

И опять остановился раскрасневшийся и вспотевший Супонин. Достал из пиджака красный платок. Обтер пот с лица.

— Как все мы поставлены Советской властью, — продолжал он, — и должны все соблюдать крестьянский интерес… Сами знаете, какая у нас власть… Рабоче-крестьянская у нас власть, вот какая!.. Значит, о крестьянах и думать надо… А у вас в Белокудрине немножечко выходит неладно… К нам в волревком давно уж доходило… Ну, только мы терпели… А дальше волостная Советская власть терпеть этого не может. Потому как мужику ущерб…

Тоненький голосок Сени Семиколенного оборвал речь Супонина:

— Не тяни, Якуня-Ваня!

— Выкладывай сразу! — закричали партизаны. — Выкладывай!

Старики зацыкали на них:

— Тише, вы… варнаки!

— Тише!

Благодушная улыбка слетела с лица Супонина. Он заговорил строго:

— Вот, граждане товарищи… Мы знаем о непорядках в вашем ревкоме. Хотели сразу там же все порешить… Ну, все-таки волревком послал меня на ревизию. Вчера и сегодня я все проверил… и вполне подтверждаю…

Партизаны опять закричали:

— Говори, что нашел?

— Говори, Якуня-Ваня!

— Не тяни!

— Вот что нашел я, граждане товарищи! — крикнул Супонин, покрывая голоса партизан. — Непорядки по разверстке у вас нашел. Неправильно взят у вас скот…

Побитыми пришли в волость все яйца. А теперь неправильно размечен хлеб…

— А-а-а!.. О-о-о!.. — загудела толпа.

Панфил спросил:

— В чем неправильная разметка хлеба?

— А вот в чем, Панфил Герасимыч! — громко ответил Супонин, не оглядываясь на Панфила и обращаясь к толпе. — Упродком назначил на вашу деревню пятьсот пудов ржи, а у вас размечена тысяча. Овса надо было триста пудов, а у вас положено на деревню восемь сотен пудов. Зачем же тягость такую накладываете на мужиков? Зачем против уездной власти идете?

Зашумела, заволновалась толпа.

— А-а!.. Вот оно что!

— Мошенство-о-о!..

— Неправильно! — зашумели и партизаны.

— Враки!..

— Нет, правильно!.. — оборвал их крики Супонин. — Сам я проверил все. И мандат имею, граждане товарищи. Панфила Герасимыча я не виню… Он человек малограмотный… Все дело, граждане товарищи, в секретаре. Секретарь путает, а мужики отдувайся…

— Правильно! — крикнули из толпы.

— Ну, значит, мы и решили в волости, — продолжал Супонин, — оставить весь ваш ревком без изменения… а сменить только секретаря.

Супонин остановился и пытливо посмотрел в лица мужиков.

Толпа замерла в ожидании.

— Решили мы Павла Ширяева сменить, — спокойно проговорил Супонин. — А вместо него назначить товарища Колчина… как человек он грамотный и все понимающий… Ну, опять же, граждане товарищи, насиловать не будем вас… Может, вы и Ширяева оставите…

— Сменить! — заревела толпа. — Сменить!

— Мошенник!

— Сменить!..

По ступенькам быстро вбежал на крылечко мельницы Павлушка.

Бледный, трясущийся, он встал рядом с Супониным, обтер рукавом пот со лба и зычно крикнул:

— Постойте!.. Дайте высказать!..

Постепенно галдеж затих.

— Вот, товарищи, — закричал Павлушка, выбрасывая вперед руку с картузом, — волревком будто бы требует сменить меня… Ладно! Сменяйте! Ну только врет Супонин! Как получил я хлебную разверстку из волости, так и записал… Такую и раскладку сделал ревком. Панфил подтвердит это, товарищи… Он здесь… И все скажут за меня…

Из-за спины Супонина прогудел голос Панфила:

— Я подтверждаю!

А из толпы закричали Гуков и Валежников:

— Врет, щенок!

— Врет он, мошенник!

Толпа опять угрожающе загудела.

Павлушка взмахнул картузом. Переждав галдеж, возбужденно крикнул:

— Ладно!.. Сменяйте!.. Ну только помните, мужики… подтасовка это белогвардейская!.. Старорежимники орудуют между вас… Кулачье!.. Контра это!..

— Доло-о-й! — заорала толпа. — Слышали!..

— Не жела-аем!..

Надрываясь, Павлушка старался перекричать мужиков:

— Товарищи! Мы кровь проливали!.. Мы завоевывали Советскую власть!.. Кого вы слушаете! Живоглота Супонина… кулака Валежникова… старого мироеда Гукова…

— Довольно-о-о! — угрожающе заревела опять толпа, надвигаясь на крыльцо мельницы. — Не жела-а-ам!..

Слышались отдельные выкрики:

— Путаник!

— Айда в коммунию!

— Доло-о-ой!..

Партизаны ругались, размахивая руками:

— Кулачье-е!

— Мироеды-ы!

Бабка Настасья и Маланья тоже что-то кричали, отбиваясь от наседавших на них баб — жен богатеев.

Бабы, размахивая руками, визжали:

— Ведь-ма-а!.. Ведь-ма-а-а!..

Некоторые мужики кинулись разнимать баб.

У мельницы поднялась толкотня, в сплошном реве слышались матерные выкрики.

Павлушка стоял на крылечке, бледный, растерянный. Видел он, что среди ревущих мужиков были и середняки и те, что шли вместе с партизанами. Брала обида на партизан, оставшихся на лугах… Нахлобучив картуз, Павлушка спрыгнул на землю и быстро пошел от мельницы — в обход толпы.

Вслед ему возбужденно и угрожающе ревели:

— Молокосос!

— Мошенник!..

— Камунист окаянный!..

И тотчас же отделилась от толпы и, опираясь на клюшку, заковыляла за Павлушкой бабка Настасья. Бежала она за ним и хрипло повторяла:

— Павлушенька… сынок… постой-ка… Павлушенька… сынок…