Феоктист Березовский - Бабьи тропы

Еще раз блеснула молния и ярко, осветила деревню. Почти тотчас загромыхал совсем уже близко гром, от которого дрогнула и загудела под ногами земля.

Собрала бабка последние силы и, точно подхваченная бурей, понеслась обратно к своим дворам, позабыв про осторожность и про свои годы.

Последнее, что донеслось до нее от бани, был мягкий голос попа:

— Благослови вас господь-бог, други мои, на святое дело во имя…

Но этот мягкий голос точно плетью обжег бабку Настасью. Вместе с ужасом ворвалась в душу злоба и, подстегивая, погнала от бани. Впотьмах бабка запиналась за что-то, два раза падала и теряла, клюшку; судорожно шарила по земле пальцами, отыскивая ее, поднималась и снова бежала. Чувствовала, что больно ушибла правую ногу в коленке, что сбился платок на голове и растрепались волосы. Захватывало дух в груди. Глазами уже почти ничего не видела. Лишь смутно сознавала, мимо чьих дворов бежит. Вот слева потянулось что-то сплошное и черное. Поняла, что это окуневские конопли. Миновала их. Бросилась к задворкам своей усадьбы. Не помнила, как пробежала гумна и пригоны. Когда вошла в ограду, молния еще раз полыхнула над деревней и ослепила глаза. Но бабка Настасья успела разглядеть вынырнувшие из тьмы дворовые постройки, расставленные по двору телеги, лежавшего близ свиного корыта молодого бычка и дальше за ним открытую и черную пасть двери, ведущую в сени.

Над головой грохнул оглушительный удар грома и покатился, словно спотыкался, над лесом, куда-то за речку. Задребезжали стекла в доме. Крупно и редко задолбили капли дождя по крышам.

В черной тьме над деревней извивались огненные змеи. По горбатым крышам словно бухали тяжелые снаряды и, скатываясь сплошным пушечным гулом за речку, долго стонали где-то вдалеке, над урманом. От ударов грома дрожала земля. Вздрагивали избы и звенели оконным стеклом. Сплошным неуемным ревом падала на деревню опрокинутая река дождя. Фиолетовые огни через прикрытые ставни окна врывались в избу, подолгу и трепетно мигали на стенах, пугая просыпающихся людей.

А вооруженные мужики, под командой офицеров, шлепали броднями по лужам, корчились под проливным дождем и группами перебегали от избы к избе, пряча под полы армяков ружья и винтовки.

В потоках воды, огня и грохота зловеще стучали во дворах ружейные выстрелы.

Замаячили светляки в окнах.

Охваченные смертельным страхом, просыпающиеся в избах бабы торопливо укрывали дерюгами ребят, хватали и надевали на себя первую попавшуюся одежонку.

В ужасе крестились и шептали:

— Господи Иисусе, помилуй…

— Неуж светопреставление?

— Заступись, мать пречистая богородица!

В доме Ширяевых вся семья была на ногах.

Дед Степан суетливо хватал впотьмах со стены то узду, то хомут, то вожжи, сбрасывая все это на пол. Марья металась по избе, отыскивая старикову одежду. Демьян бестолково и неуклюже толкался между ними. А бабка Настасья, точно прикованная, сидела в кути у стола.

Дед Степан шарашился около сбруи и шипел в куть:

— Собирайся, Настасья, ради истинного… Порешат тебя за Павлушку.

— Никуда не пойду, — сурово отвечала бабка Настасья.

— Неуж останешься?

— Останусь.

— Да ведь убьют тебя?

Марья сдернула с полатей зипун и также кинулась уговаривать бабку Настасью:

— Поезжай Христа ради, маменька. Нас с Демьяном не тронут, а тебя убьют… беспременно убьют!

Все тем же спокойно-суровым голосом бабка Настасья тихо говорила:

— Двоим надо на телеге ехать. Все равно заметят… и убьют. Не мешкай, старик. Садись верхом на коня да через задние дворы скачи гумнами к дороге. К коммунарам поезжай. Коммунаров надо предупредить. Теперь все дело в них. Об нас какая забота?

— Беда с тобой! — с досадой воскликнул старик и, повернувшись к Марье, спросил:

— Нашла, что ли, зипун, опояску?

Марья металась и стонала:

— Ох, горюшко наше!.. Ох, царица небесная! Нашла, тятенька. На-кось…

Дед Степан выхватил у нее из рук зипун и опояску и кинулся в куть.

— Как ехать-то, Настасья? — спросил он, натягивая зипун. — Какой дорогой?

— Нельзя дорогами ехать, — ответила бабка Настасья, щурясь от полыхавшего по избе огня. — По всем дорогам будут идти, перехватят тебя… убьют.

Замолчали.

Дед Степан суетливо подпоясывался.

Марья все еще металась и охала.

Демьян стоял посреди избы, перебирал пальцами бороду, прислушивался к грозе и ливню, соображая, каким путем направить отца, и ничего не мог придумать.

— Стреляют! — испуганно сказал он, обращаясь к отцу.

— Скорей, тятенька!

На момент все замерли.

Сквозь грохот грозы и рев дождя прорывались отдельные выстрелы.

Слышались отчаянные крики баб. Где-то, совсем близко, шумел народ.

— Куда же ехать-то? — еще раз спросил дед Степан, кидаясь опять к сбруе.

Бабка Настасья встала из-за стола и, задевая впотьмах за сноху и за сына, пошла к старику.

— Слышь, Степан? — торопливо зашептала она, прислушиваясь к приближающемуся шуму за окнами. — Вспомнила я… Поезжай к мельнице, обогни болотце около поскотины, потом прямо в урман. Найдешь там тропу, тропой и поезжай. Скорей!

Вспомнил и дед Степан, что есть там тропа: та самая глухая таежная тропа, давно всеми забытая и чуть приметная в лесу, по которой когда-то пришли они с бабкой из Васьюганья в Белокудрино. Около деревни след этой тропы стерся и порос мохом да брусникой, а подальше от деревни не один раз примечал ее дед Степан, когда урманить ходил. Этой тропой от Белокудрино до Новоявленского не больше сорока верст, — путь самый короткий и прямой, никому неведомый.

— Не погибну во мхах? — спросил дед Степан, хватая узду и седло с гвоздя.

— Не мешкай! — толкнула его бабка Настасья к двери. — Не погибнешь, знаю я эту тропу. Беги скорей!

Шум на улице усиливался. Откуда-то долетал отчаянный бабий голос:

— Спа-си-те-е-е!..

Дед Степан кинулся в сени и на ходу крикнул:

— Благословляйте!

Демьян и Марья послали ему вслед:

— С богом, со Христом, тятенька!

Закрывая за собой дверь, дед Степан еще раз обернулся за порогом, просунул обратно в избу голову и, освещенный молнией, прошептал:

— Прячься, Настасья! Ради истинного… Подходят!

Бабка Настасья махнула рукой:

— Ладно…

Демьян вышел за отцом в сени, запер на задвижку дверь и вернулся в избу.

А дед Степан, выскочив из сеней на двор, под дождем и грохотом грома пробежал в пригон; с трудом отыскал впотьмах буланого коня и, взнуздав и оседлав его, потянул за собой. Конь упирался, но получив удар ногой под бок, покорно пошел за дедом в ограду.

Проворно прыгнул дед в седло и тронулся через задний двор к гумнам, а там, натянув поводья и подталкивая ногами коня, поскакал в потоках дождя к мельнице.