Феоктист Березовский - Бабьи тропы

— Смотрите не сдавайте…

— Чего уж… Знамо, не уступим…

И лишь только хотел Панфил начать речь о выборах сельсовета, как из толпы баб вышла Маланья и, обращаясь к нему, потребовала:

— Дай-кось, Панфил, высказать…

— Постой, — остановил ее Панфил, — спервоначалу я докладывать буду. Потом высказывать будете.

— Я от всех баб требую, — решительно заявила Маланья, повышая голос и сдвигая шапку со лба к затылку.

— Чего надо-то вам? — с досадой спросил Панфил.

Маланья поняла его слова как разрешение и, обращаясь уже ко всем мужикам, заговорила:

— Вот, мужики… Настрадались мы… вместе с вами… Теперь требуем… чтобы выбирать на съезд и от нас, от баб. Вот… весь наш сказ. А не согласитесь, не дадим — не дадим выбирать.

— И в волость не пустим! — закричали бабы, поддерживая Маланью.

— Не дадим!

— Не пустим!..

Панфил растерянно смотрел на кричавших баб и говорил, запинаясь:

— Да разве мы против? Вся наша большевистская партия за женщин… Что ж тут такого? Чего шуметь?

Он повернулся к коммунистам и партизанам, сидевшим вокруг стола:

— Как вы, товарищи?

— Пусть назначают, — заговорили мужики. — Кто ж им мешает?

— Мы не против. Только надо бы после…

Панфил повернулся к бабам:

— Может, повремените? Когда в конце собрания от себя будем выбирать депутатов, тогда и от вас. Такой порядок.

Бабы снова загалдели:

— Не хотим после…

— Сейчас!..

Панфил подумал, почесал за ухом и, взмахнув рукой, крикнул:

— Ладно! Назначайте фамилии…

— А сколько от нас будет? — спросила Маланья.

— Можете назначить двух или трех, — ответил Панфил.

Никишка Солонец, писавший протокол, схватил председателя за рукав:

— Постой, Панфил Герасимыч!.. От нашей деревни всего-то пять депутатов требуется. Инструкция ведь из уезда…

— Ладно, — досадливо отмахнулся Панфил. — Пять выберем от мужиков… и трех от баб. Подумаешь, большое дело… пять ли, восемь ли…

— Правильно! — отозвались со всех сторон партизаны.

— Не в этом дело…

— Правильно!..

Панфил обернулся к бабам, сгрудившимся перед столом:

— Назначайте, бабы! Можете трех…

Повторяя одни и те же имена, бабы закричали:

— Маланью!

— Параську Афонину!

— Анфису Арбузову!

Панфил опять взмахнул рукой:

— Ладно!.. Я голосовать буду. Приступаем…

Он обвел глазами стоявших и сидевших мужиков и сказал:

— Прошу и мужиков… чтобы все голосовали…

Затем особенно торжественно обратился к собранию:

— Кто за Маланью Семиколенную… за Прасковью Пулкову… за Анфису Арбузову… чтобы выбрать их на первый чумаловский волостной съезд Советов… прошу поднять руки!

Сплошным частоколом взлетели над головами руки мужиков и баб. Панфил посмотрел через головы в дверь, ведущую в соседнюю комнату, и спросил:

— А там как? Голосуют? Все?

Из соседней комнаты ответили:

— Голосуют!

— Все подняли!

Панфил опять обернулся к бабам и, улыбаясь, сказал:

— Ну, вот… и выбрали от вас! Можете быть в полном покое.

— Когда выезжать в волость-то? — спросила Маланья.

— В четверг выезжать, — ответил Панфил. — Через три дня.

Подвязывая платки, бабы повертывались спинами к столу и проталкивались сквозь толпу мужиков к выходу.

— Постойте! — пробовал остановить их Панфил. — Теперь от мужиков надо выбрать… за мужиков голосовать…

— Ладно, — отмахивались бабы, проталкиваясь вперед. — Обойдетесь и без нас. Одни голосуйте.

Панфил безнадежно махнул рукой.

Так и остались мужики одни для выборов сельского Совета и пяти депутатов на волостной съезд.

Кроме трех женщин, на волостной съезд избрали Панфила Комарова, Павла Ширяева, дедушку Степана Ширяева, Никиту Солонца и Ивана Капарулю. Их же избрали и членами сельсовета. Только вместо дедушки Степана, по его просьбе, ввели в сельсовет Маланью Семиколенную.

А бабы прямо с собрания гурьбой прошли в дом Оводова, где жили теперь погорельцы, и там долго совещались.

После собрания Параська ушла ночевать к Маланье Семиколенной, и та до самых первых петухов обучала ее владеть винтовкой.

На другой день рано утром Маланья, Анфиса и Параська на телегах выехали из дворов, одетые по-дорожному.

— Куда это? — спрашивали их мужики.

— На съезд, — отвечала с передней подводы Маланья.

— Что так рано?

— Дело есть…

Бабы, выгонявшие коров в стадо, кидались к отъезжающим телегам и шепотом наказывали депутаткам:

— Беспременно кончайте… Помните наказ бабушки Настасьи!

Маланья твердо ответила:

— Не забудем! Не забудем!

— Про Москву-то не забудь, Маланьюшка! — кричали бабы. — Везде чтоб своих…

— Ладно, — отвечала Маланья, не оборачиваясь.

Отъехав за поскотину, депутатки направились к лесу по трем дорогам: Маланья — в Чумалово, Анфиса — в Гульнево, а Параська — в Крутогорское.

Разъезжались они по разным деревням для того, чтобы поднять там баб на волостной съезд Советов.

Таков был план, выработанный на тайных бабьих собраниях.

Потянулись со всех сторон из урмана в улицы большого села Чумалова подводы с депутатами. Ехали мужики и бабы, избранные от деревень. Встречала и размещала их по квартирам особая комиссия во главе с известным по всей волости товарищем Капустиным.

Худое лицо товарища Капустина было для всех приветливо. Он бегал по улицам села, встречал депутатов и указывал им квартиры и столовку; заглядывал в школу, отдавая последние распоряжения по украшению зала; забегал на окраину села к площади, где стояла осажденная церковь. И здесь давал советы и указания. Руководство осадой он передал на время Павлу Ширяеву, который безотлучно находился в рядах партизан, сидевших за буграми свежей земли, в неглубоких ямках-окопах. Точно рыжее ожерелье, тянулись эти бугорки, широким кольцом окружая церковную площадь от домов и до кладбища, расположенного далеко за церковью, близ урмана.

В селе в эти дни было людно и шумно.

По вечерам шли заседания и совещания в ячейке и волревкоме.

Съехавшиеся женщины-депутатки держались отдельно от мужиков. Они бегали по домам и шушукались теперь с чумаловскими бабами. Больше всех опять суетились Маланья, Параська и Анфиса.

А осажденные в церкви беляки словно дразнили депутатов: раза два-три в ночь открывали редкую стрельбу с колокольни по окопам и по селу.

Партизаны отвечали стрельбой из окопов.

В одном доме шальная пуля, прилетевшая впотьмах с колокольни, задела руку старика, задававшего корм скоту на ночь. В другом — ранила в ногу мальчонка. В третьем — убила корову наповал.

По селу шел глухой ропот. Бабы ругались.

Все чаще и чаще слышалось в раздраженных бабьих разговорах:

— Надо их выкурить из церкви!