Феоктист Березовский - Бабьи тропы

Побежала Марья к задним дворам. Выбежала на гумно к овину. И только теперь поняла, что происходит.

Смотрела Марья и чувствовала, что перестало биться сердце. Знала, что могут убить ее шальной пулей, но не могла оторваться взглядом от скачущих к деревне и стреляющих всадников. Впереди всех мчались двое: ее Павлушка и какой-то красноармеец; они махали руками и, оглядываясь, что-то кричали. Немного поотстав от них, в ряду скачущих мужиков и красноармейцев подпрыгивал на своем буланом коне дед Степан. На длинной и сивой бороде его четко рисовалась трубка в зубах, а в руках он держал за древко колыхающийся красный флаг… Марья бегом кинулась к дому. Бежала и, как безумная, кричала:

— Маменька! Родимая! Живы! Живы!

Так с криком и вбежала в полутемную горницу.

— Маменька! Живы! Тятенька с красным флагом скачет!.. Павлушка впереди всех…

Нагнулась над изголовьем кровати:

— Маменька!

Но бабка Настасья не пошевелилась и не открыла глаз. В тот момент, когда Марья склонилась к ней, она судорожно потянулась всем телом, плотно сжала губы и, вздохнув последний раз, застыла навеки.

Конные красноармейцы и партизаны обошли деревню с двух сторон — гумнами и берегом реки — и обстреляли кучку офицеров, паливших из пулеметов и из винтовок от кузницы. Вскоре все три телеги мятежников сорвались и понеслись Чумаловской дорогой в тайгу.

А отряд красных сгрудился ненадолго на том самом месте, где только что стояли телеги с отстреливавшимися мятежниками и где лежала, истекая кровью, раненная в голову серая лошадь с обрезанными постромками.

И лишь только умолкли выстрелы вокруг деревни, точно из-под земли полезли и побежали со всех сторон к горящим избам попрятавшиеся от белобандитов белокудринские мужики и парни, сторонники Советов. Они выползали из ометов старой соломы, бежали из леса, вылезали из камышей, окружавших болотце за мельницей, спешили из-за реки: одни кидались к лодкам, угнанным во время бегства за реку, другие бросались прямо в одежде в воду и, переплыв речку, бежали к горящим домам и к своим избам.

Деревня быстро оживала. Из дворов выбегали старики, старухи, бабы, девки и ребятишки.

Бабы кидались к валявшимся трупам убитых мужиков, падали к ним с истошными воплями.

Мужики бежали с ведрами к горящим домам. Старики тащили багры, топоры и лопаты. По всей улице раздавались крики:

— Воды давайте! Воды!

— Выгоняйте скотину из дворов!

— Водовозки выкатывайте!

— Выгребайте хлеб из амбаров!

— Воды!

— Хлеб спасайте!

— Воды-ы-ы!..

В соседних с пожарищами домах выбрасывали в окна домашние вещи.

Старухи хватали с божниц иконы и медные образки, выбегали на улицу, повертывались к пожару и, защищаясь ими, исступленно бормотали молитвы.

По дворам тревожно замычали коровы, заверещали свиньи, заржали кони.

А пожар в трех местах разгорался все больше и больше. На одном конце деревни от пылавшей избы Панфила Комарова загорались уже соседние дворы. На другом конце от горевшего пятистенка Солонца огонь переползал по забору к дому Рябцова. Огромные клубы пламени и черного дыма с треском бушевали в центре деревни, где горели амбары и большой дом Гукова, от которого желтым дождем падали во все стороны мелкие головни и искры.

Белокудринцы понимали, что от гуковской усадьбы грозит деревне самая большая опасность, поэтому и бежали сюда больше всего с ведрами, топорами, лопатами.

Кучка парней и мужиков, во главе с Панфилом, вынырнула из леса близ кузницы и, не обращая внимания на ощетинившихся винтовками красноармейцев, бежала прямо к кузнице.

Дед Степан узнал их и крикнул командиру отряда:

— Наши это… не беспокойся, товарищ!

С другого конца отряда закричал Павлушка:

— Это председатель ревкома. Панфил Комаров с ребятами…

Лишь только подбежали мужики к отряду, командир спросил:

— Кто из вас товарищ Комаров?

— Я, — громко ответил Панфил, стараясь принять выправку военного человека.

— Партийный?

— Так точно…

— Я командир отряда, — продолжал командир красноармейцев. — Именем Советской власти возлагаю на тебя, товарищ Комаров, обязанность комиссара и ответственность за охрану деревни и за тушение пожара. Понял?

— Так точно, — прогудел Панфил, козыряя по-военному.

— Отвечать будешь перед партией и Советской властью… вплоть до расстрела.

Командир повернулся к парням и к мужикам, прибежавшим из леса вместе с Панфилом, и строго сказал:

— Приказания товарища Комарова исполнять всей деревне беспрекословно!

И опять к Панфилу:

— За неисполнение твоих приказов арестовывай! А ежели контрреволюция — расстреливай на месте! Понял?

— Так точно, — продолжал козырять Панфил, плохо разбираясь в происходящем. Ведь всего несколько часов назад, прячась с мужиками в лесу, близ своей смолокурни, он ждал неминуемой смерти, а сейчас ему вручали неограниченную власть над всей деревней. Хотел он кое о чем расспросить командира, но тот строго сказал ему:

— Распоряжайся, товарищ Комаров… Надо тушить пожар. Действуй… быстро!

Он повернулся к красноармейцам и крикнул:

— Трубач!.. Сбор!

Молодой красноармеец на рыжем коне отделился от эскадрона и, выехав на середину площади, заиграл на медной трубе.

Мужики и парни, прибежавшие из леса, вместе с Панфилом кинулись в деревню. А красноармеец на рыжем коне поворачивался то к деревне, то к реке, то к гумнам и, надуваясь и краснея, играл сбор. На зов трубы со всех сторон скакали всадники.

Около кузницы собрался весь конный отряд, разбившись на три эскадрона. Стоявший в стороне командир отряда начал протяжно и громко отдавать команду:

— В резер-вну-ю ко-лон-ну строй-ся-а-а!

Так же протяжно три других командира закричали своим эскадронам:

— В резер-вну-ю ко-лон-ну-у…

— В резер-вну-ю-у-у…

Толкаясь и налезая лошадьми друг на друга, красноармейцы и партизаны быстро построились поэскадронно в одну колонну. Три пулемета приткнулись позади отряда.

Стоя на коне поодаль, командир отряда скомандовал:

— Первый эскадрон… выслать разведку!

Тотчас же по особой команде из первого эскадрона выскочили вперед человек двадцать партизан и пять красноармейцев.

Один из красноармейцев крикнул:

— За мной!

И разведка помчалась галопом по дороге в лес вслед за отступающими белобандитами.

А командир отряда оглянулся на горящую деревню, на берег реки, по которому бегали люди с ведрами и с запряженными водовозками, на гумна, к которым женщины выгоняли скотину и таскали вещи, и, убедившись, что отставших от отряда нет, подал команду:

— Спра-ва по ше-сти-и!..

И точно эхо, в трех местах повторили ту же команду три командира эскадронов: