Феоктист Березовский - Бабьи тропы

Павел не понял, о каком «месте» говорила Параська. Думал, что речь идет о предстоящей политической работе с деревенскими бабами, о которой часто теперь говорила Маланья, наслушавшаяся речей на волостном съезде, и к которой рвалась Параська. Смеясь, он смотрел на большеглазую и красивую жену и снисходительно ронял слова:

— Ты же неграмотная, Парася… Трудно будет…

Параська, улыбаясь, спрашивала:

— А ты-то зачем? Муж или нет?

— Конечно, муж! — тихо говорил Павел, обнимая ее и пугливо поглядывая на Маланью, отвернувшуюся к коню и мурлыкающую песню. — Теперь уж твердо, Парасинька!

— Ну, значит, и научишь! — все так же задорно говорила Параська, взглядывая в его глаза. — Да я и сама буду учиться — выучусь!

— А потом? — спросил Павел.

Параська отвернулась, подумала. В черных глазах незаметно для Павла опять мелькнула печаль. И опять она задорно-загадочно ответила:

— Там видно будет…

Отмахало лето крыльями зеленокудрыми, отгремело тучами черными, молниеносными, отзвучало голосами птичьими, малиновыми. Пришла осень голубая и прозрачная. Золотой метелицей украсила поля, дороги и увалы близ урмана вековечного, а самый урман опушила березой длинностволой, разодетой в белый шелк. Быстрым трепетом срывался по утрам из падей да из балок ветер — сиверко, рыскал волком серым по полям и по долинам и усыпал землю и лужи желтой листвой. Шептались и плакали сухие камыши, прощаясь с постояльцами крикливыми. А постояльцы давно уж вышивали клинья да узоры по глубокому полотну неба и сверху посылали скрипучими голосами прощальный привет.

И по деревне скрипели телеги со снопами да с картошкою. По утрам над крышами извивались седые космы дыма. А сами избы наливались теплым запахом ржаного хлеба и паренок. Смотрели избы весело подслеповатыми и серыми глазами. Поджидали делегатов из города.

А делегаты что-то замешкались на уездном съезде Советов. Три недели после волостного съезда не было о них слуху. Только к концу третьей недели вернулись они в Белокудрино.

Павел Ширяев еще в дороге говорил:

— Сразу как приедем, собрать надо сход и отчитаться. Все равно отдыху не дадут мужики. Да и бабы теперь другие стали — не отстанут. Опять же и время горячее, работы теперь по горло.

Прикидывая в уме предстоящую работу, смеялись:

— Отменить придется сон-то…

Вечером приехали в Белокудрино. А утром, чуть свет, съездили в лес за хвоей и, собрав партизан и кое-кого из молодых парней, принялись украшать помещение сельсовета.

Параська обегала с утра своих старых подруг. Приглашала в сельсовет — на помощь парням и партизанам. Девки упирались. Отнекивались. Но Параська настойчиво звала их и уговаривала. Теперь уж хорошо знала она, что ей делать и с чего начинать. Не зря побывала в городе. О многом наслушалась на съезде Советов. Много нового нахваталась, бывая с Павлом на собраниях организованной городской молодежи. Многому научила и та борьба, которая три года кипела в деревне. Видела Параська, что только тогда деревенская беднота добивалась успехов, когда плотной стеной на борьбу за свои права шла. Знала, что трудно будет создавать комсомол в Белокудрине. Непривычное это дело для белокудринской молодежи. Ни у кого не было ни опыта, ни знаний. Но в борьбе за лучшую бабью долю другого выхода не было. Потому и бегала Параська от двора к двору и зазывала своих старых подруг в сельсовет.

К полдню в сельсовете десятка полтора парней и девок набралось.

Украшали сельсовет хвоей и привезенными из города портретами Маркса и Ленина, многокрасочными плакатами. Пока занимались украшением, делегаты между делом пели революционные песни, привезенные из города; обучали пению парней и девок. А перед вечером устроили митинг.

Опять битком набились во всех комнатах Валежникова дома мужики и бабы, молодежь, старики, старухи, даже ребятишки.

Открывая собрание, Панфил предложил:

— Президиум надо, товарищи, избрать. Ячейка РКП предлагает избрать председателем нашего торжественного заседания дедушку Степана Иваныча Ширяева, как первого нашего депутата и героя.

— Да я же беспартийный! — крикнул дед из угла, из-за спин мужиков.

— Дедушку Степана! — закричали со всех сторон. — Степана Иваныча! Дедушку!

И не успел дед Степан опомниться, как за него уже проголосовали, выбрав председателем единогласно.

Панфил, улыбаясь, пригласил его:

— Пожалуйте, Степан Иваныч, за стол, на председательское место.

— Сдурели вы, братаны! — испуганно проговорил дед Степан, пятясь в угол. — Отродясь не занимался я такими делами!

Панфил подошел, потянул его за руку:

— Ничего! Садись, знай… Ничего!

— Да что я буду делать-то? — упирался дед Степан. — Не знаю ведь я…

Тогда Панфил сгреб его за плечи, усадил за стол в самую середину и при общем одобрении сказал:

— Ладно, садись за председателя. А мы поможем…

— Правильно! — закричали, смеясь и хлопая в ладоши, мужики и бабы. — Правильно!

— Помогут…

— Привыкать надо…

Товарищем председателя избрали Панфила Комарова, а секретарем Павла Ширяева.

На скамейках вокруг президиума расположились оставшиеся в живых партизаны. Вместе с ними сидела Маланья. А Параська с беременной Секлешей примостились на скамье против президиума. Не могла она наглядеться на курчавую голову Павла, на его румяное лицо, обросшее светлой бородкой, на голубые и умные глаза, потому и села на первую скамейку против стола.

— Слово для доклада предоставляется товарищу Ширяеву, — громко объявил Панфил.

Народ во всех комнатах насторожился.

— Товарищи! — крикнул звонко Павел, лукаво косясь на Панфила. — Я не мастер еще делать доклады. Разрешите мне обсказать все по порядку.

— Просим! — закричали мужики и бабы. — Просим!

— Валяй!

Павел стал рассказывать о поездке делегатов в город; долго и подробно говорил о том, что делал и какие вопросы решал уездно-городской съезд Советов; рассказал о том, что слыхали депутаты от городских товарищей и вычитали из книг о мероприятиях партии и Советской власти для крестьянства; говорил о гражданской войне, о блокаде, о голоде и разрухе; говорил о победах Красной Армии, которая на востоке добила колчаковцев, на западе наступала на поляков, на юге заперла в Крыму барона Врангеля, на севере опрокинула в море англичан.

Замерли белокудринцы, слушая складную речь Павла Ширяева.

Старались не пропустить ни одного слова. Все видели, что намного вырос Павлушка за время пребывания в коммуне. Говорил он так просто и толково, словно стоял перед ними мудрый и ученый человек.

— Товарищи! — звонко выкрикивал Павел, заканчивая свою длинную речь: — Много пролито мужичьей крови за Советскую власть… и за нашу рабоче-крестьянскую свободу. И прямо надо сказать: по темноте своей мы сами топили в своей крови нашу свободу. А все почему? А потому, что веками держали нас в темноте богатеи да царские чиновники… Да на нас же и ездили! Теперь всему конец! Ошибались мы… Что толковать? Это верно! Испокон века любили до всего доходить своим мужичьим умом — и это верно! Ну, только теперь и от ошибок есть кому попридержать нас. Есть у нас, товарищи, родная мать, которая крепко постоит за нас и правильную дорогу укажет нам, — это есть Российская Коммунистическая партия большевиков! Есть и кроме большевиков всякие партии. Ну, все они обманывали нас! Только одни большевики за нас — за мужиков! Только одни они за нашу рабоче-крестьянскую власть! Только они одни указывают нам правильный путь! И еще есть у нас, товарищи, вторая сила, которая поможет нам пережить всю нашу нужду и выведет нас к свету. Эта сила — Советская власть. А Советская власть — это сами мы, трудящиеся, рабочие и крестьяне. И третья сила есть у нас, товарищи, которая тоже за нас. Эта сила — наша могучая Красная Армия, которая победит всех наших врагов — как русских, так и иноземных, и ни одной сволочи не допустит к нашим границам. Да здравствует рабоче-крестьянская Советская власть! Да здравствует наша Коммунистическая партия! Да здравствует вождь мирового пролетариата товарищ Ленин! Ура!..