Марк Ланской - Опанасовы бриллианты

— Ясно, ясно, — проговорил он и, встав, отряхнул руки. — Пускайте собаку.

Проводник дал понюхать овчарке носовой платок, издал при этом гортанным голосом «След!» — это была команда, — и собака, покружив вокруг березок, рванулась в глубь рощи, к прудам, почти касаясь кончиком носа земли.

Григорьев, Гусеницын и Зайчик поспешили за собакой. Захаров и Северцев остались на месте — так распорядился майор.

Минут через десять вернулся запыхавшийся Зайчик и сказал, что след оборвался у стоянки такси. Переведя дыхание, он закончил:

— Майор приказал ждать вторую собаку.

Когда след старый или затоптан, собака зачастую теряет его или сбивается на ложный след. В таких случаях для проверки пускают другую собаку.

Вскоре на шоссе остановилась «Победа» и из нее выпрыгнула лобастая, с темной спиной овчарка. Собаку держал высокий, пожилой человек с длинным и узким лицом. Его тонкие руки, которые свободно болтались в широких рукавах белого кителя, еле справлялись с нетерпеливым псом.

Овчарку звали Палах. Это был красивый пес с внушительным экстерьером. После того, как ему дали понюхать носовой платок, он тоскливо завизжал, покружился на месте, и, как и первая ищейка, повел к шоссе. У кромки шоссе Палах повернул назад и, никуда не сворачивая, повел своего хозяина к прудам.

Становилось ясно, что грабители бежали врассыпную, чтобы в случае поисков сбить со следа.

Пока сержант думал, что же нужно будет предпринять, если след опять оборвется, снова прибежал Зайчик, обливаясь потом, он скороговоркой сообщил:

— И эта привела к стоянке такси. Майор приказал все забрать и идти к нему.

Захаров еще раз окинул взглядом место преступления, аккуратно завернул обнаруженные предметы в пергамент и, поблагодарив понятых, направился к парку. Только сейчас он почувствовал голод и усталость.

Недовольные потерянным следом, собаки досадно повизгивали. Палах то бросался к лесу, то тянул своего проводника назад и, извиваясь между машинами, всякий раз подводил к «Победе», стоявшей в стороне от других машин. Растерявшийся шофер — он был молод и, как видно, новичок в своем деле — сидел в кабине белее полотна и не знал, что делать: терпеливо ждать пассажира или подобру-поздорову убираться порожняком.

Майор заметил волнение шофера и успокоил его.

— Не обращайте внимания, молодой человек, это к вам не относится… — И, отойдя в сторону, хмуро добавил: — След потерян.

Оставалась еще одна надежда: мундштук и расческа. Об этом Захаров сказал Григорьеву, когда они вернулись в отдел. Майор внимательно рассмотрел эти находки и осторожно снова закрепил их в зажимах. Вызвав посыльного, он распорядился.

— Немедленно отправьте в научно-технический отдел.

Майор посмотрел на покрасневшие от бессонных ночей веки Захарова, на его ввалившиеся щеки.

— А что, если и эти отпечатки нам ничего не дадут? Предположим, что они принадлежат грабителям. Но ведь может быть и так, что преступники не имели еще ни одного привода! Это во-первых. Во-вторых, может быть, что отпечатки пальцев оставлены не грабителями. Может?

Майор испытующе посмотрел на Захарова.

Сержант уверенно выдержал его взгляд.

— Я учел и это, товарищ майор. Есть еще два пути. Первый — искать гражданина со светлыми волосами и свежим шрамом на правой щеке. Другой путь обнаружен сегодня. Теперь уже ясно, что грабители уехали на такси. В Москве три тысячи шоферов-таксистов. Цифра немалая! Но в ночь, когда был ограблен Северцев, работала тысяча водителей. Значит, две тысячи уже отпадают.

— Не забывайте, что это было три дня назад.

— У шоферов такси очень хорошая память на пассажиров. Они отлично помнят тех, кого везли даже неделю назад. А эта знаменитая тройка не могла не обратить на себя внимание. Они нервничали, спешили и, наверняка, хорошо заплатили.

Майор откинулся в кресле. Хотя кое-что из этого плана ему и самому приходило в голову, но он не мог, однако, не порадоваться сообразительности сержанта. «Молодчина! Умен!..» — подумал Григорьев и, встав, подошел к нему вплотную.

— Правильно. Только умей рассчитывать силы. А сейчас — отдыхать! Желаю удачи. — И уже тоном более строгим закончил: — Пока не выспишься — на работе не смей появляться!

— Есть, товарищ майор, — и Захаров вышел из кабинета.

Когда он спустился в дежурную комнату, лейтенант Ланцов молча подал ему свернутую вдвое бумажку. Это была телеграмма из хворостянского районного отдела народного образования. В телеграмме подтверждалось, что окончившему в 1948 году хворостянскую среднюю школу Северцеву Алексею Григорьевичу был выдан аттестат зрелости с золотой медалью.

Захаров бережно сложил телеграмму и положил ее в блокнот. Перед уходом он попросил:

— Товарищ лейтенант, прошу вас, когда Северцев придет с обеда, передайте ему, что завтра в десять утра я за ним приеду. Пусть ждет в дежурной.

Манежная площадь была залита утренним солнцем. Моховая улица выглядела особенно оживленной. Она звенела молодыми голосами, пестрела цветными нарядами девушек; отовсюду неслись возгласы приветствий, смех, шутки…

— Вот и университет. — Захаров показал на здание с большим стеклянным куполом.

Северцев в ответ только вздохнул.

Московский университет летом жил особой, напряженной жизнью. Со всех концов страны съезжалась сюда молодежь, чтобы померяться знаниями на экзаменах. Сколько бессонных ночей проведет какой-нибудь сибиряк за дальнюю дорогу, прежде чем увидит Москву, Кремль, университет… Не нужно быть робким человеком, чтобы на первых порах растеряться. Все, что когда-то схватывал одним лишь воображением — сейчас лежит перед тобой живое, под рукой. Смотри, любуйся, запоминай.

— А вот и юридический, — сказал Захаров. — Давайте заявление, будем соблюдать субординацию.

В узких коридорах юридического факультета маленькими группами стояли поступающие. Николай направился в деканат.

Северцев стоял возле дверей. Прислушивался. По обрывкам доносившегося разговора он понял, что декан упорствует.

И, действительно, разговор у Захарова был нелегкий.

— Не могу, не могу, — разводил руками декан. — Аттестата нет, а на слово верить не могу.

— Не верите словам, так верьте документам. Вот письменное подтверждение об ограблении. Вот телеграмма хворостянского РОНО. Наконец, если и этого мало — я могу пригласить в кабинет самого потерпевшего, — настаивал Захаров.

— Нет, нет, пожалуйста, не беспокойте товарища. Я верю вам, уважаемый, но до тех пор, пока не будет подлинников необходимых документов, всякий разговор излишен.

— Да, но во всяком правиле есть исключения. Я об этом слышал на ваших лекциях, профессор.

— Исключение может санкционировать ректор.