Мария Халфина - Мачеха (сборник)

Домой летела на крыльях, очень уж наскучалась о детях, да и Валерию было жаль, у нее как раз в комбинате работы было невпроворот.

На звонок открыла Валерия, веселая, оживленная. По тому, как сразу потускнела она лицом, Ульяна Михайловна поняла, что не ее звонка ждала Валерия и ничуть не рада ее возвращению.

Только ребятишки обрадовались. Ирина, как котенок, потерлась щекой о ее щеку, промурлыкала на ушко:

— Ну чего ты так долго?!

Алешка чуть с ног не сбил, повис с разбега на шее, взвыл разбойничьим басом:

— Ура! Бабуленька пришла!!

Шумную встречу оборвал строгий окрик Валерии Сергеевны:

— Алексей, прекрати сейчас же! Что за идиотизм? Тебе двенадцать лет, идите сюда!

Алешка, сконфуженно сморщив нос, послушно побрел в комнату, Ириночка фыркнула, повесила бабулино пальто на вешалку, еще раз чмокнула ее в щеку и, вполне независимо дернув плечиком, ушла в спальню матери.

Вот тогда впервые Ульяне Михайловне стало по-настоящему страшно. Она была лишней, ненужной в этой большой, светлой квартире. Еще совсем недавно все здесь было своим, милым, привычным. Была семья. Выросшие на ее руках внуки. Нужно было по утрам вставать за час раньше всех, обо всех позаботиться, хлопотать… Можно было поворчать, что вот никак не выберешь днем минуточки полежать, отдохнуть…

И ничего этого не стало. И без нее в квартире чистота, порядок. Обед приготовлен из трех блюд, в шифоньере аккуратными стопками уложено без нее постиранное и хорошо проглаженное белье.

Дети подросли… теперь уже они не обуза, а помощники матери… Они семья… Их четверо, а бабушка, выходит, пятый лишний. Да нет, какая там бабушка? Нянькой она была, кухаркой, прачкой… бесплатной домработницей. А к чему семье домработница, если хозяева в расцвете сил и дети уже взрослые?

Поговорить разве с Вениамином? Нельзя же так, несправедливо это, неправильно. Не сама же она к ним напросилась, не приехали бы они за ней: «Выручай, теть Уля, без тебя нам зарез…», проработала бы эти семнадцать лет в колхозе, теперь вон и колхозникам пенсии дают… Избушку ту сношенница тогда же продала, давно уже в ней живут чужие люди. Куда же теперь она? Брат старший, Никифор, в прошлом году заезжал на денек, звал к себе погостить… так ведь и сам уже старый, пенсия на двоих сорок три рубля… Поговорить бы все же с Венкой… Как говорить и когда? Все он в разъездах, и неприятности у него сейчас на работе большие. И о чем говорить? Не слепой же он, сам видит, к чему дело идет. Было один раз, сунулась она к нему, как он тогда обрезал: «Увольте, ради аллаха, сами разберетесь. Только мне не хватало в ваших дрязгах копаться».

Да, Вениамин Павлович не выносил бабьих склок и сейчас, в это чудесное праздничное утро, досадливо отмахнулся от неприятных мыслей. Уехала и уехала. Ее дело. Он еще немного понежился в постели, подождал.

Обычно после длительных отлучек ребята, поднявшись утром, прибегали в ночных рубашонках в спальню, забирались к отцу под одеяло. Иринкина — правая рука, Алешкина — левая.

Сегодня ребят не было слышно, А вчера вечером встретили они его без обычного визга — папуленька приехал!!! — не вешались на шею, не тискали, не чмокали куда придется.

Взрослеют, что ли? Иринке шестнадцать, видимо, уже стесняется ласкаться по-ребячьи… А Алешка? Ах ты, Алеха-булеха, обезьяна лохматая! Сестричкин хвостик, Иришкино зеркальце. Куда Ирина, туда и он…

За праздничным столом было непривычно тихо. Ребят словно подменили. Ирина сидит, вытянувшись в струнку, ох, хороша девчонка растет, парням на погибель. Улыбается сдержанно на отцовские шутки, кратко отвечает на его вопросы о школьных делах. Подумать только — через несколько недель — десятиклассница. А через год экзамены в институт… конкурс, количество баллов… у папы с мамой предынфарктное состояние.

Алеха сидит ссутулившись, исподлобья вопросительно косится на сестру. Вот он, этот самый трудный переходный возраст. Вчера ребятишки — веселые, ласковые щенки, сегодня ни с того ни с сего — замкнутость, сдержанность, секреты какие-то… Хотя, вообще говоря, Алешке-то еще рановато ломаться, двенадцатый год…

Валерия поставила на середину стола блюдо слоеных мясных пирожков и налила в чашки золотистый бульон.

Румяная, оживленная… словно не замечает перемены в ребятах. Ну и хорошо. Ей-то лучше знать…

— Итак, давайте начнем семейную ассамблею… — Валерия окинула быстрым взглядом притихших ребят. — На повестке дня — лето. Алеша, видимо, поедет в лагерь «Соколенок», папе в тресте обещали путевку. Ну, а Ириночка — на этот раз с нами в Ялту, как думаешь, отец, заслужила наша дочь такую высокую награду?

Иринка нахмурилась и опустила глаза. Вениамин Павлович пригнулся к столу и положил руку на плечо дочери, снизу заглянул ей в лицо:

— А дщерь наша милая чем-то недовольна… Что, соловушка, не весел, что головушку повесил?

Иринка не откликнулась на шутку, не подняла глаз.

— Я никуда не поеду… Я первого выхожу на работу… в ботанический сад…

— На работу?! — смешливо изумился Вениамин Павлович. — Это что же, новый почин, что ли? Всей классной артелью?

— Никакой не артелью… Я сама. Мне нужны деньги…

— Ну-ну! — миролюбиво поддакнул Вениамин Павлович. — Деньги, конечно, всегда нужны… Но для чего, вот вопрос? Может быть, ты откроешь нам с матерью этот секрет?

— Никакого секрета… — Она положила вилку на стол, прикрыв аккуратным треугольничком салфетки. — Просто я должна посылать бабуленьке тридцать рублей в месяц. Поработаю лето, ей на полгода хватит…

— Так… — Вениамин Павлович резко отодвинул тарелку с недоеденным пирожком. — Насколько мне известно, твою драгоценную бабуленьку никто из дома не гнал. Она сама не пожелала жить у нас…

— Подожди, Вена, не горячись… — спокойно прервала его жена. — Нам с Ирой давно нужно было объясниться. Я надеялась, что она одумается, и не хотела тебя волновать. В последнее время она и сама ведет себя нехорошо и Алешу настраивает. Она считает что мы в чем-то виноваты перед Ульяной Михайловной… Я хочу кое-что напомнить детям…

Она могла в запальчивости накричать, поставить в угол, шлепков могла надавать под горячую руку, но никогда еще не говорила с детьми таким беспощадно холодным тоном, никогда ее лицо не было таким чужим и жестоким.

— Если тебе не изменяет память, ты вспомнишь, Ирина, как ты сама неоднократно жаловалась мне что Ульяна Михайловна надоедает тебе своей воркотней что, когда к тебе приходят девочки, она ввязывается в ваши разговоры, мешает вам заниматься. Были случаи когда она выгоняла тебя и девочек из твоей комнаты.

— Ну и что же, что ворчала? Она скажет: «К ужину хлеба нет, сходи в магазин». А у меня девчонки, мне не хочется, ну и… Потом почему ты говоришь — моя комната? Это ее была комната, а не моя… она старая ей отдохнуть нужно, а ко мне девчонки придут, мы дурим, орем.