Александр Морозов - Центр

Карданов сел за стол и принялся за окончание материала для Ростовцева. Слева от него лежала стопка стареньких номеров его журнала, того самого, который послал его на эту конференцию и в который он собирался поступить на штатную редакторскую должность, комплект номеров за 1967 год. Он приобрел их здесь же, недалеко от гостиницы, в букинистическом, на который набрел, выйдя в город сразу же после обеда, еще до перипатетической прогулки с профессором Кюрленисом. Он перелистал всю эту стопку, все эти номера за 1967 год, и ему стало как-то не по себе. Интересные статьи… даже слишком интересные. Как же так получается? Прошло более полутора десятка лет — срок, примерно совпадающий с этим пресловутым, на весь мир знаменитым периодом удвоения объема мировой науки. Если верить всем этим цифрам об удвоении — а как не верить цифрам? — то комплект старых журналов повествовал просто-напросто о младенческом периоде развития науки. А у перечитавшего их сейчас Карданова даже приблизительно такого ощущения не возникало. Наоборот, создавалось впечатление, что весь этот годовой комплект — конечно, за исключением некоторых конкретных фактов и открытий, имеющих точную временную привязку, — можно было бы перепечатывать в текущем или в следующем году. Очень похожие на сегодняшние статьи о вот-вот готовом осуществиться управляемом термоядерном синтезе, о минеральных и пищевых ресурсах океана, о захватывающих дух перспективах кибернетики, автоматизации и робототехники. Статьи о бионике, о грядущем расцвете биологии, о реальности и скорой достижимости создания единой теории элементарных частиц, о невозможности тепловой смерти Вселенной, о вселенных Фридмана и Гамова, о… Интересный, очень содержательный и насыщенный проблемами годовой комплект весьма уважаемого и интересного научно-популярного журнала. Но… зачем надо было писать все эти почти двадцать лет всё новые и новые статьи? Ведь они оказывались просто вариациями на пятнадцать всемирно известных тем мировой науки. Более блистательные или менее гениальные, более изящные или менее остроумные, но — вариации. И где тут период удвоения? Что с ним? Почему незаметен?

А ведь этот и подобные ему журналы — весьма заметная составляющая в общем потоке научно-технической информации. И не здесь ли один из маленьких секретов большого информационного взрыва? Очень похоже, что многие статьи пишутся не из-за того, что в них сообщается, а просто потому, что существуют журналы, где они могут быть напечатаны. А журналы не то что могут, а просто должны регулярно выходить в свет и, значит, должны быть к сроку наполнены подходящими статьями. Говорят: материальное производство и духовное производство. Так привыкли и, не вникая в суть, удовлетворяются тем, что вроде бы всем понятно, о чем идет речь. А между тем духовное производство — это кентавр. И чем больше оно п р о и з в о д с т в о, тем менее оно духовно.

Вернее, тем менее оно духовно насыщенно. Ведь современное производство — это прежде всего крупносерийное производство. И чем крупнее серия, чем больше изданий, публикаций, телеспектаклей и т. д., тем гуще они засорены вторичным.

Карданов заканчивал вторую часть материала для Ростовцева. Он писал: «И основная опасность здесь — даже не отвлечение материальных и людских ресурсов. Густой поток вторичной информации как бы засоряет, забивает интеллектуальный эфир. Он создает фон, на котором глохнет или теряется целенаправленный сигнал: сообщение, несущее действительно новую информацию».

Вторая часть вышла солидной по объему и разнообразной по тематике, по количеству поднятых в ней проблем. Ощутимо вольный ее стиль и широкий тематический охват несколько не соответствовал жанру рабочего документа. Однако Карданов справедливо полагал, что те, для кого он был подготовлен, в основном будут ориентироваться на первую его часть, конкретно описывающую структуру и задачи будущего информационного центра. А уж она, первая часть, была выдержана в наилучших традициях составления деловых бумаг и проектов. Именно по ней будут, вероятно, судить о деловой квалификации потенциального руководителя центра, а по второй части — о широте его кругозора. Так что здесь концы с концами сходились. Документ был составлен, и, с точки зрения Карданова, составлен правильно по форме и содержанию.

Карданов сложил законченный материал в полихлорвиниловую обложку, просмотрел свои заметки, сделанные им во время двух дней работы секции, — отдельных интересных сообщений хватило бы, наверно, и без завтрашнего симпозиума на целую серию статей. Вероятно, так бы и поступил профессиональный журналист — не объединял бы, а, наоборот, расписал бы отдельные, самые яркие, так сказать, завлекательные выступления в две-три отдельные статьи и опубликовал бы их в разных журналах или в одном, в разных номерах. Минимум усилий — максимум результата, таково непреложное правило рентабельной работы. Карданов же знал, что он будет действовать по обратному принципу, максимум усилий — минимум результата, если иметь в виду количественное измерение результата просто как объем печатной продукции на выходе. Дома он займется трудоемкой и невидимой в окончательном тексте работой, будет сплавлять воедино самые разнокалиберные факты и концепции, если надо, то отказываться от самых выигрышных, эффектных в своей сенсационности выступлений ради связного и выпуклого повествования о главном: о попытках создания нового научного языка, о возможностях и границах использования методов и понятий разных наук в исследовании некоторого класса объектов живой природы. О рентабельности он не думал. Рентабельность была для него заказана. Кем? И когда?

Человек становится человеком только с помощью и в обществе других людей. Благодаря кому и чему он стал тем, кто Он есть? Для первой своей жизни он возник благодаря центру Москвы, Пушкинской площади и Патриаршим прудам, садам Эрмитаж и Аквариум, Садово-Триумфальной, Большой и Малой Бронным, Палашевскому тупику и Палашевскому рынку, площади Маяковского и памятнику Маяковскому. Перелом между первой и второй жизнями — час беспамятства на даче Грановских.

Узнал ли Гончаров когда-либо об этой истории? Он всегда подозревал, что с Витькой должны случаться подобные вещи, на самом деле случилась только одна, но и ее могло бы хватить на всю жизнь. На другую. В этой другой он бы пошел работать (или пошел бы дальше учиться, что и случилось на самом деле) и сделал бы предложение ее дочери. Ведь тот час еще ничего не отменял. По крайней мере для нее, для матери. Она была достаточно независимым человеком, сильным, без предрассудков и могла бы позволить себе роскошь стать жизненным наставником единственного зятя, которого она, вероятно, под влиянием красоты своей дочери, а также тишины, стоявшей тогда на даче, лишила памяти на один час, тот самый час, с которого начался отсчет его второй жизни.