Павел Лукницкий - Избранное

Такое ожерелье носила старшая жена Азиз-хона, и другие жены всегда ей завидовали. Ниссо вспомнились красные бусы, однажды надетые на нее Азиз-хоном. Она забыла о них тогда, убегая в ту страшную ночь… Воспоминание омрачило Ниссо. Разглядывая синие камни, Ниссо сообразила, что эту вещь не оплатишь никакой работой. С досадой, почти со злобой, подумала: «Зачем Кендыри положил это?»

И все же надела ожерелье на шею и, перебирая пальцами серебряные колечки, отбросив в радости все сомнения, пожалела, что у нее нет с собой зеркальца. Поиграв с чудесными камешками, скинула с себя ветхую рубашку Гюльриз, надела новое платье, цветистую тюбетейку и, думая только о том, какая сейчас будет красивая, стала подвязывать к своим черным волосам шерстяные красные косы с пышными кистями на концах.

Среди черных скал образовалась небольшая круглая площадка. Находясь в самой середине сиатангской долины, но отгороженная от нее громадой остроугольных, расколотых страшными ударами гранитных глыб, эта площадка казалась местом диким и неприветливым. Однако ущельцы утрамбовали ее глиной, принесенной от головы оросительного канала, приспособили для молотьбы хлебов.

Несколько хозяйств, объединясь, приводили сюда двух или трех быков и, рассыпав на площадке ровным слоем колосья, гоняли животных по кругу. Копыта кружащихся, мнущих колосья быков медленно выбивали зерно. Иного способа молотьбы в Сиатанге не знали.

Каждое утро ущельцы стаскивали к площадке снопы, рассаживались вокруг по скалам и, дожидаясь своей очереди, вели бесконечные разговоры.

В тот день, когда Шо-Пир отправился на поле проверить свои подсчеты урожая, а Ниссо в сопровождении Кендыри побывала у купца, к ущельцам, сидящим вокруг площадки, спустился Исоф. Снопы за его спиной высились огромною грудой. Это был весь урожай с крошечного клочка его земли.

Сбросив снопы, Исоф молча присел на камень, тяжело дыша и не вытирая пота, который крупными каплями катился по оспинам его худого лица. Хотя Исофу было только тридцать четыре года, он казался стариком.

Здесь же с самого утра сидел Карашир: Худодод обещал ему привести быка от одного из соседей.

Карашир кивнул на сброшенные Исофом снопы.

— Все, Исоф?

— Все. Весь урожай за год! — мрачно вымолвил Исоф.

— У меня и то в три раза больше будет!

— Не хвались! — слизывая с губ пот, произнес Исоф. — У тебя такой же голод, как и у меня, будет… Для всего селения покровитель приготовил голод. А может быть, и еще какую-нибудь беду.

— Почему думаешь так, Исоф?

— Грех на селении нашем.

Ущельцы, сидящие на скалах, переглянулись. Карашир спросил:

— О каком грехе говоришь?

— Что буду тебе отвечать? Установленным пренебрегаешь!

Карашир, сунув руку за овчину, почесал волосатую грудь. Помедлил, подумал — обидеться ему или нет? Но что все-таки хочет сказать Исоф?

— Все мы теперь забываем об Установленном, — медленно проговорил Исоф. — Слишком много Шо-Пира слушаемся. Бахтиор стал мудрейшим у нас.

За Бахтиора Карашир обычно вступался, Исоф правильно рассчитал; Карашир провел пальцами по впалым щекам и сердито буркнул:

— Не вся мудрость в твоем Бобо-Калоне.

— Не вся! Старый судья Науруз-бек тоже человек мудрый. Я сегодня слушал Науруз-бека. В таком большом деле всем не мешало бы послушать его совета.

Два тощих быка, шурша колосьями, неторопливо ходили по кругу. Шуршание их копыт мешало ущельцам прислушиваться к словам Исофа. А он, наверное, хочет сказать что-то важное! Ущельцы, сидевшие на скалах, спустились к площадке и молча расположились вокруг Исофа. Убежденный, что все теперь будут слушать его со вниманием, Исоф, свесив с колен коричневые руки и смотря мимо людей на быков, произнес:

— Кендыри из Яхбара вернулся.

Умолк. Все ждали, что скажет он дальше. Но Исоф не торопился. Что же тут важного? Кендыри много раз ходил в Яхбар и много раз возвращался. Может быть, в Высоких Горах началась война? Или, может быть, исмаилитский живой бог требует непредусмотренной подати от миллионов пасомых? Если так, это действительно важно; кто из жителей Сиатанга не должен платить подати Ага-хону? А вот с тех пор как нет в Сиатанге пира, никто за податью не приходил. Что, если Кендыри принес весть о приближении халифа, который потребует с сиатангцев все долги сразу?

— Говори, Исоф! — не вытерпел ущелец с седой, будто истлевшей, бородой, владелец одного из кружащихся по площадке быков.

— Скажу, — поднял голову Исоф, освобождаясь от глубокого раздумья. Кендыри вернулся, сказал на ухо купцу, купец рассказал Науруз-беку… Знаете Азиз-хона?

— Кто не слышал о нем! — вымолвил владелец быка. — Большим ханом был.

— Он и сейчас большой хан, — важно промолвил Исоф. — Весь Яхбар покорен ему. Тропа в большие города проходит мимо селений его. Захочет — закроет тропу. Захочет — товары Мирзо-Хура мимо него не пройдут. Человек власти!

Исоф замолчал опять. Когда простой факир, подобный Исофу, начинает говорить с важностью, надо прислушиваться: наверное, сила появилась за спиною его. Все ждут, что скажет он дальше.

— Весной молодую жену захотел купить Азиз-хон. Красивую жену взял он себе в наших горах. Сорок монет заплатил за нее. Любит ее. Хорошо у него жила. Зовут ее — слышали это имя? — Ниссо.

— Какая Ниссо? — быстро вымолвил Карашир. — Не та ли…

— Я говорю, Карашир! — повысил голос Исоф. — может быть, ты говорить теперь будешь?

Ущельцы переглянулись. Карашир умолк.

— Та! — хлопнул себя по колену Исоф. — Та самая! Негодная тварь убежала от Азиз-хона, а мы, дураки, пустили ее в наше селение. Живет у мужчин, а мы молчим! Гнев Азиз-хона на нас!

Последние слова Исофа прозвучали угрозой. Молчаливые ущельцы почувствовали ее. Нехорошо, когда большой человек гневается на маленьких… Каждый из сидящих вокруг Исофа размышлял по-своему, но каждый из них понимал, что такое дело — совсем не простое дело. Если бы не новая власть в Сиатанге, следовало бы прогнать женщину, отдать ее Азиз-хону; сказать ему: не знали мы, кто она. Но женщина сейчас у Шо-Пира и Бахтиора! Все может кончиться не так просто…

Понял это и Карашир и сказал:

— Может быть, теперь уже не захочет взять ее к себе Азиз-хон? Наверно, проклял такую жену!

— Проклял? Все равно, сначала захочет вернуть. Что сделает он с неверной женой потом — какое нам дело? Мы должны вернуть ее мужу.

— Шо-Пир не позволит! — убежденно вымолвил Карашир. — время теперь другое.

— Плевать на Шо-Пира нам! Чужих слушаем.

— Не чужой он. О нас заботится.

— О себе он заботится! Руки длинные! — раздраженно перебил Исоф.

— Неверно это! — выкрикнул молодой ущелец.

— Неверно это, и я говорю! — вскочил с камня другой.