Николай Камбулов - Беспокойство

— Тогда иди домой, поспи крепко или вина выпей, и все пройдет. Это ведь у тебя, Николай Михайлович, нэрвы разбушевались. Иди, Фросино удостоверение я сам заполню. Доверяешь, командир?

— Шутник ты, Вано.

— Если бы у мэня одна нога нэмец не отбил, я бы женился на самой красивой дэвушке. Пах, пах, цветок бы взял в жены.

— Разве Маша твоя плохая? Некрасивая?

— Что ти, командир, она во! Сулико! Но ти иди, иди, одна пуля — один враг… Иди…

Веселый Вано не погасил беспокойства. На улице Николай Михайлович совсем расклеился и хотел уже сесть в такси и последовать совету инструктора. И вдруг заметил на противоположной стороне знакомого атлета, а рядом почти вплотную с ним… Нет, он не ошибся: «Это же Андрей Петрович, майор госбезопасности. Похоже, что он его ведет… Сидоренко, что это значит?» Он захлопнул дверцу такси и бросился напрямик, через брусчатку…

Николаю Михайловичу сказали:

— Подождите здесь.

«Здесь» — это приемная Андрея Петровича, в которой он не раз бывал. Знакомый секретарь начальника управления лейтенант Зубрило предложил ему сыграть в шахматы. Зубрило сам расставил фигуры.

— Николай Михайлович, ваши белые, пожалуйста… Да вы не смотрите на дверь, это надолго.

— Вы думаете, что Сидоренко… все эти годы скрывался?

— Ничего я не думаю, делайте ход.

— Он у меня был заместителем по боевой подготовке. Парень, скажу вам, на все руки мастер, одним словом — артист!

— Это как понимать?

— Самый способный офицер, — сказал Николай Михайлович и, сделав ход, вновь посмотрел на дверь. — Говорите, надолго? Вам шах…

Дзинькнул настольный звонок, и Зубрило поспешил в кабинет Андрея Петровича. Он долго не появлялся. Николай Михайлович начал расхаживать по приемной — десять шагов от входной двери к окну и десять обратно. Наконец все это — и считать шаги, и анализировать очередные шахматные ходы, и ждать — ему надоело, в он хотел было постучать в дверь, как за спиной послышался шепот. Он оглянулся: в полураскрытой двери кабинета начальника управления стоял молодой человек, очень похожий на его Сергея. При первом взгляде Николай Михайлович чуть не произнес: «А ты как сюда попал?», но сдержался и потом в мгновение определил: парень ниже ростом и волосы светлее. Они смотрели друг на друга молча. «Неужели Виктор, брата Василия сын? — пронеслось в голове Николая Михайловича. — Не может быть, Виктор в Ростовском университете»… Но все же спросил:

— Извините, вас не Виктором зовут?

Парень молчал, глаза его вдруг повлажнели, и он прикрыл за собой дверь. А лейтенант Зубрило, как будто и не выходил, произнес из-за спины:

— Ход мой или ваш?

— Какой ход?.. Ах, да, извините…

Они сделали еще по одному ходу, при этом Николай Михайлович спутал ферзя с королем.

— Не везет мне сегодня, — с грустью признался он и наотрез отказался играть. — Что это у вас там, в кабинете начальника, за парень? Понимаете, я чуть не принял его за своего Сергея… Только ростом пониже…

Опять стрекотнул настольный звонок.

— Теперь пошли, — сказал Зубрило, — нас вызывают.

Конечно, Николай Михайлович не ошибся, узнав Сидоренко. Они обнимались, похлопывая друг друга но плечам.

А Андрей Петрович восклицал:

— Какой глазастый! Ну и глазастый! На улице заметил, опознал!

И были воспоминания, короткие и пылкие, и все о пятнадцатой заставе.

Андрей Петрович что-то шепнул на ухо лейтенанту Зубрило, и тот вышел из кабинета. Потом обратился к Сидоренко:

— А вот сына своего он не опознал.

Николай Михайлович лишь подумал в ответ: «Потерпим. Синявкин велит терпеть… Ах, К. Синявкин!» Он вспомнил стихи Сидоренко и продекламировал их в ответ на замечание Андрея Петровича.

— Что ж ты про Любашу ничего не говоришь? — спросил Сидоренко.

— Любашу? Какая досада, она сейчас во Владивостоке, у Анюты. Она должна вот-вот прилететь. Я думаю, что ты, Миша, не исчезнешь сию минуту и зайдешь ко мне. Как жаль, что Любаша задержалась…

— Она прилетела, — сказал Андрей Петрович. — По моим данным, она прилетела.

— Когда? — Николай Михайлович рассмеялся. Обращаясь к Сидоренко, сказал: — Слышал! Такой серьезный человек, а первоапрельскими байками занимается…

— Нет, Николай, он правду говорит, — промолвил Сидоренко.

— Любовь Ивановна в городе, вернее, в кабинете начальника управления…

— Я не понимаю вас, товарищи… Или с Любашей что случилось?.. Тогда говорите прямо. Андрей Петрович, что же ты молчишь? Вчера телеграмму получил из Владивостока…

— Николай, не волнуйся. У Любаши все хорошо. Ты уж извини нас, но обстоятельства сложились так, что Любаше было предложено задержаться в Москве… А телеграммы шли из Владивостока… В Москве они и встретились…

— Ничего не понимаю! — воскликнул Николай Михайлович и чуть не раскрылся: «Можно и парик снять?» Однако же воздержался.

Вернулся лейтенант Зубрило:

— Андрей Петрович, у них все в порядке. Начальник управления и Любовь Ивановна просили заходить.

— Пойдемте, — сказал Андрей Петрович.

Николай Михайлович уже в двери в упор спросил Сидоренко:

— Миша, как все это понять? Или ты в курсе моей роли?

Тот ответил шепотом:

— Радуйся, Сережу твоего привезли, — и подтолкнул в спину, чтобы быстрее проходил.

Любашу он успел рассмотреть хорошо: она подходила к нему улыбающаяся. Когда же метнул взор на начальника и парня, стоящего у стола, почувствовал сильную резь в глазах, и потом все померкло… Любаша обняла его, а начальник управления, спокойный великан — косая сажень в плечах, — выплыл из-за стола желтым пятном.

Шумилов протер глаза, зрение улучшилось.

— Так вот какие дела, Николай Михайлович, — сказал начальник и показал на парня: — Узнаете? Это настоящий ваш сын, а тот кукушонок. И не простой кукушонок, а нашпигованный взрывчаткой…

— Сынок, подойди, — позвала Любовь Ивановна.

Сергей шагнул к Николаю Михайловичу и вдруг остановился: не было противогаза, не было кубиков в петлицах и не было кобуры, перед ним стоял пожилой человек с протянутыми вперед руками. Только голос папин, и в мыслях рисовалась машущая мельница, застава, Анюта с косичками и опять папин голос: «Разбойник, разбойник, я же за тобой следом шел, думал, куда тебя фантазия понесет».

— Сережка! — наконец крикнул Николай Михайлович.

— Папа!

И опять эта пелена, желтая…

— Ах, ты, Сережка, Сережка.

— Фрося, твой выход.

Конечно же, это Серж! Фрося прихорашивалась перед зеркалом: она еще не видела его, по по голосу сразу узнала — Серж всегда так поступал: остается пять минут до выхода, и он тут как тут.

— Серж, помоги мне застегнуть пояс.

Она почувствовала его горячую руку, теплая волна прокатилась по шее.

— Смелей, смелей, среднюю пуговицу. Да быстрее. Молодец!