Юрий Пензин - К Колыме приговоренные

В квартире, куда привели Никиту, было тепло и уютно. В одной комнате, посредине, на толстых резных ножках стоял круглый стол, важно, словно его тут ничего и не касалось, выпячивался от стены диван, напротив, весь в позолоченных узорах, стоял шкаф с книгами. В другой комнате чуть ли не всю её половину занимала тахта, за ней стоял голубой торшер, а рядом на стене висело большое зеркало, под которым на тумбочке лежали разноцветные флакончики и коробочки. Такого Никита никогда в жизни не видел, даже у Марии Ивановны, детдомовской учительницы, этого не было. Растерявшись, Никита юркнул на кухню и там притих.

— А ты чего это здесь? — рассмеялась жена дядьки и вдруг без всякого перехода сказала:

— Ну, вот что, Никитка. Давай без всяких папок-мамок. Его, — кивнула она в сторону дядьки, — зови дядей Валей, а меня — тётей Леной.

После ванны, в которой Никита даже пытался поплавать, сели за стол. Всё было вкусно, но особенно Никите понравились блинчики с изюмом. Он их съел, наверное, штук пять, и съел бы больше, но неудобно было перед тётей Леной. Спать Никиту положили на диван. И хотя на нём было удобно, не давило ни бока, ни спину, уснуть он долго не мог. Он думал: а что сейчас в детдоме? Наверное, тоже, как и он, легли спать, может, кто-то ловит тараканов, а кто-то просто сидит на своей кровати и о чём-то думает.

Утром дядя Валя сообщил, что через день он летит в поле собирать остатки своих отрядов, а Никите сказал, что заберёт его с собой. «Вот это да!» — обрадовался Никита и стал собираться в дорогу. На следующий день они встали рано и, позавтракав, поехали в аэропорт.

В аэропорту дядю Валю, оказывается, многие знали и при встрече пожимали ему руку. После того, как он сходил в диспетчерскую, за ним стал бегать какой-то коротышка с круглым, как арбуз, брюхом и просить:

— Валентин Петрович, может, уступишь вертолёт? Молоко на Моме киснет.

— У тебя молоко, а у меня люди, — твёрдо отвечал ему дядя Валя.

«Наверное, большой начальник, — подумал о дяде Вале Никита. — Вертолётами командует».

А дядю Валю уже опять окружили люди, он им что-то объяснял, вынув из планшетки карту, что-то на ней показывал Никите, сидевшему в углу на рюкзаке, хотелось подойти к дяде Вале, послушать, о чём там говорят, но он боялся: вдруг кто-то оттолкнёт его и скажет: «А это ещё кто такой под ногами путается?» А он не «кто такой», он сын, пусть приёмный, но сын Валентина Петровича.

Вертолёт, прежде чем оторваться от земли, сначала на ней два раза подпрыгнул, а потом так быстро взмыл вверх, что у Никиты захватило дух.

— Что, страшно?! — смеясь, кричал ему дядя Валя, но в вертолёте стоял такой гул, что Никита только и услышал: «О-о, …а-ашно?» Стало тише, когда, набрав высоту, вертолёт пошёл по своему курсу. В иллюминатор Никита видел, как, убегая назад, и дороги, и речки становятся прямыми, как стрелы, а дома, которые на земле казались большими, вдруг становились игрушечными. Уже в самом небе вертолетчики позвали Никиту в кабину. Зайдя в неё, он обмер от страху. Ему показалось, что стеклянное брюхо кабины, под которым зияла глубокая пропасть, сейчас обвалится, и Никита вместе с вертолётчиками полетит в неё. Когда он пришёл в себя, один из вертолётчиков посадил его в своё кресло и дал в руки руль. «Вот это да!» — обрадовался Никита и так крепко сжал руль, что, казалось, никто его уже от него не оторвёт.

Второй раз Никите стало страшно, когда вертолёт стал заходить на посадку. При развороте ему показалось, что горы, находившиеся до этого внизу, вдруг стали падать на вертолёт справа, а потом, при новом развороте они стали падать слева. Только когда вертолёт выровнялся, Никита понял, что это не горы падали на вертолёт, а он поворачивался к ним то одним, то другим боком. Из вертолёта Никита вышел с лёгким головокружением. Хотя он стоял уже на твёрдой земле, ему казалось, что он всё ещё летит в небе.

Загрузившись какими-то ящиками, вертолёт взмыл в небо, а дядя Валя с Никитой остались у геологов. Несмотря на то, что в вертолёте Никита натерпелся страху, глядя ему вслед, он думал: «Вырасту, обязательно вертолётчиком стану».

Геологи дядю Валю встретили с большой радостью. Наварили из хариуса ухи, из оленины сделали поджарку, а когда он достал из своего рюкзака фляжку спирта, они дружно крикнули: «Ура!» Выпив, они под гитару пели свои геологические песни, дядя Валя с ними тоже пел и был похож уже не на красивого татарина, как раньше, а на артиста из кино, которое Никита видел ещё в детдоме.

Наевшись, Никита решил сходить в лес. Отойдя недалеко от палатки, он присел на валежину и стал наблюдать, что происходит вокруг. Первым появился бурундук. Запрыгнув на ветку стланика, он стал смотреть на Никиту так, словно увидел в нём что-то очень интересное. Казалось, ещё немного, и бурундук спрыгнет с ветки и, махая хвостиком, подбежит к нему. Однако когда Никита стал звать его к себе, бурундук, испуганно свиркнув, убежал в кусты. Потом появилась ворона. Она села над головой Никиты и стала громко каркать. Потом, видимо, это ей надоело; и она, выпучив глаза, стала смотреть на Никиту. Смотрела ворона долго и сердито, и Никите стало казаться: ещё немного, и она скажет: «А я тебя сейчас клюну». Потом Никита решил сходить на речку. Подходя к ней, он попал в густые заросли чёрной смородины. Была она сладкой и таяла во рту. Обобрав один куст, Никита взялся за другой, но на него у него сил уже не хватило. «Да тут её хоть два дня ешь, всё равно останется», — подумал он. На речке он наблюдал, как играют на перекате хариусы, в протоке видел уток. По ней они плавали, как заводные игрушки, а когда, выклёвывая что-то на дне, окунали в воду головы, то на поверхности оставляли похожие на лодочки хвостики. Уже в лагере Никита решил: «Лучше буду геологом».

А утром на следующий день дядя Валя повёл Никиту на охоту. Себе он взял двуствольное ружьё, а ему дал одностволку. За лагерем он научил, как из неё стрелять, чтобы не промахнуться. Дальше от лагеря, у тропы, ведущей к реке, они сделали засаду на оленей. Кругом стояла такая тишина, что казалось: она не настоящая, а это и Никите, и дяде Вале кто-то заткнул ватой уши. Наверное, поэтому поднявшееся над тайгой солнце, казалось, не плывёт по небу, а стоит на месте. Даже бурундуки куда-то все попрятались. «Это хорошо, — тихо сказал дядя Валя, — пойдут олени, птицы гам поднимут». И действительно, когда в глубине распадка раскаркались вороны, через несколько минут появились олени. Их было пять, и шли они друг за другом. Передний, с высоко поднятой головой, часто нюхал воздух, и когда ему что-то казалось подозрительным, останавливался и хуркал. «Стреляй первым», — прошептал дядя Валя Никите. Когда олени подошли совсем близко, Никита выстрелил, за ним выстрелил и дядя Валя. Олень упал, потом он пытался подняться, но ноги его уже не держали.