Юрий Васильев - Право на легенду

— Похоже, переругаются, — сказала секретарша, кивая в сторону двери. — Тихо было, спокойно, потом кадровик упрекать начал: что это, говорит, за безобразие, многие даже с рабочих мест уехали, только бы завтра посмотреть, как взрывать будут. Вон, слышите?

Из кабинета действительно доносился рассерженный голос:

— Да бросьте вы, в самом-то деле! Мне это представляется нездоровым любопытством, не иначе. У нас в городе, помню, когда по реке лед шел, тоже все на берег высыпали — это что, по-вашему, энтузиазм? Зеваки — они зеваки и есть. Любители сильных ощущений. И мы должны принять меры.

— Не пускать? — спросил кто-то.

— Вот именно. Нечего церемониться. Можно, конечно, разъяснительную работу провести, — кадровик, наверное, кисло улыбнулся: по-крайней мере такой у него был тон. — Только разъяснительную работу надо было раньше проводить. Повседневно. Чтобы люди дисциплину знали.

— Хватит, Сорокин. Хватит. — Эсфирь Яковлевна по голосу узнала инструктора райкома. — Ты у нас человек новый, многого не понимаешь… Скоро мы будем встречать первый караван судов. Тогда и увидишь. Пароходы не лакомство везут, а всего-навсего цемент и уголь, да еще крепежный лес. А встречать их выйдет весь поселок, среди ночи люди будут стоять в порту и ждать, когда дымы на горизонте появятся. Ты говоришь — зеваки. Нет, Сорокин, не зеваки. Просто люди у нас тесно связаны общей судьбой, общим делом. Теснее, может быть, чем где-нибудь. И на этом — все. Теперь я попрошу начальника автобазы доложить о готовности транспорта.

Секретарша поднялась и прикрыла дверь.

— Да ну их! Заседают и заседают. Давно столько не заседали. Я чего хочу спросить, Эсфирь Яковлевна. Правда, говорят, что Коростылев за Надей, за капитанской дочкой ухаживает? Вроде уже и свадьба вскоре назначена. Они в Москве-то вместе сейчас, долго ли.

— Я впервые от вас это слышу, — вежливо сказала Эсфирь Яковлевна. — Поверьте мне, впервые.

— Да будет вам! Надежда-то с вами небось делится?

— Она всем со мной делится. Простите, я ничего не могу вам ответить.

— А хорошо бы! — мечтательно сказала секретарша. — Такие они оба… Ну, не хотите говорить, не надо. Вы Коростылева ждать будете?

Когда совещание закончилось и Коростылев остался один, Эсфирь Яковлевна, мельком заглянув в зеркало, вошла в кабинет. Очень славный молодой человек, открытый и вежливый, и вид у него всегда был подтянутый, а сейчас изменился немного, погрузнел или, может быть, просто устал от множества дел и забот. Люди совсем разучились думать о здоровье, беречь нервы. А ведь и надо-то всего лишь быть чутким и внимательным друг к другу, сдерживать отрицательные эмоции.

Коростылев поднялся навстречу, усадил ее в кресло.

— Меня привело к вам неотложное дело, — сказала Эсфирь Яковлевна, не обращая внимания ни на зазвонивший тут же телефон, ни на хриплый голос селектора, требовавший немедленно что-то решить и обеспечить. — Совершенно неотложное, Егор Александрович, вы можете мне верить. Я говорю о Верочке. Мы с вами в какой-то мере ответственны… Никто, понимаете, никто не хочет понять, что девушку нельзя оставлять в таком положении. Это было бы слишком несправедливо и больно.

— Люди все понимают, — устало сказал Коростылев. — Только у людей своих болячек много. Вы считаете: я могу чем-то помочь?

— Можете, — согласилась Эсфирь Яковлевна. — Вы сейчас человек влиятельный.

— Да ну… Влиятельный. Ладно. Дам ей свою машину. Сегодня не могу, вертеться надо, а завтра пусть едет. Туда и обратно, так что особого свидания не получится. Успеет она?

— Как раз успеет. Ей больше по времени и не выкроить. Я чрезвычайно вам благодарна, Егор Александрович. Я могу ее успокоить?

— Можете. Кстати, у меня из головы выскочило. — Он достал из ящика стола плотный конверт. — Надя вам фотографию передала, а я замотался.

Селектор опять забормотал что-то категорическое и требовательное, Коростылев начал щелкать переключателями, и Эсфирь Яковлевна, умиротворенно вздохнув, вышла. В приемной она, правда, не удержалась и раскрыла конверт, в котором было несколько фотографий, и на каждой из них в сквере у Большого театра стояли Коростылев и Надя. Просто стояли рядом. У Коростылева в руках был большой мохнатый мишка, а у Нади в руках — цветы.

С утра вроде бы подул низовой ветер, но дело на этом и кончилось. «Кишка тонка», — злорадно подумал Коростылев. Конечно, будь хоть самый что ни на есть «южак», им на него чихать. Это тебе не крыши с беззащитных бараков сдергивать, тут вся техника ощетинилась. И все-таки хорошо, что тихо на улице, солнце светит, ромашки под окнами распустились.

Коростылев не спеша, аккуратно побрился. Потом они с Александром Касимовичем сели завтракать.

— Читал? — спросил Варг, кивнув на лежащую рядом газету.

— А как же… Собственное интервью надо время от времени просматривать. Впечатляющая картина. Откуда они только слова берут?

— Ладно, не ершись. Слова. За словами-то все-таки дело стоит. Волнуешься?

— Мне волноваться не положено. Я сегодня уже никто. Я сегодня зритель.

— Волнуешься, — сказал Варг. — Всю жизнь волноваться будешь. На двенадцать назначено, да? Не смогу я присутствовать, связь у меня с караваном. Они уже возле Лонга стоят, завтра тоже… волноваться буду. А черкес-то наш видал, как с утра пораньше припустил?

— Видал. Наступили вы ему на мозоль.

Тут у крыльца загудела машина — это пришел за Коростылевым «газик». Первым делом он решил поехать на карьер — быстро-быстро, только бы посмотреть, поставлены ли ограждения. Это его ни в коей мере не касалось, и все-таки он поехал. По дороге они обогнали колонну бульдозеров. Машины, солидно шлепая гусеницами, тянулись в сторону карьера. Впереди шла огромная ярко-рыжая машина — кабина у нее такая, что трое с удобствами спать могут. Через стекло Коростылев разглядел Пряхина — тот был не в комбинезоне, как обычно, а, в костюме да еще, кажется, при галстуке.

Ограждения на карьере, как он и полагал, были давно выставлены. Коростылев чуть помедлил, соображая, куда бы теперь деться, какую бы еще работу себе отыскать, но ничего придумать не смог и попросил шофера отвезти его в управление.

«А ведь я и правда нервничаю… Ты смотри! Самый настоящий мандраж. Вот не ожидал. Или — ожидал? Сегодня мой день, так все говорят. Это правда. Я готовился к нему десять лет; это было чертовски трудно, и я бы не выдержал и года, а может, и месяца бы не выдержал, если бы не знал, что сегодняшний день наступит.

Теперь вот он наступил. Я поеду сейчас в контору, буду вместе со всеми курить, разговаривать и барабанить пальцами по столу. А потом, еще, наверное, за целый час до взрыва, я заберусь на террасу и стану ждать. Один туда заберусь, чтобы никто, не дай бог, не заметил бы, не догадался. Ведь я сейчас никому не нужен, все уже прекрасно идет без меня. Взрослый человек, и вот поди ж ты. Через всю страну летел, чтобы только посмотреть, как маховик закрутится. Как земля дыбом встанет. Только за тем и летел, капитан верно все понял…»