Владимир Малыхин - Наследник

Интересно проходили у них уроки географии. Ее преподавал невысокий розовощекий толстяк.

Звали его Иваном Ивановичем. Он много поездил по свету и одевался по тем временам, как

иностранец. Носил серый в розовую клетку костюм "тройку" и шляпу. Иван Иванович был

добродушным и веселым человеком. За клетчатый костюм, шляпу, невысокий рост и довольно

заметное брюшко его прозвали мистером Пиквиком. Он об этом знал и, протирая замшевым

лоскутком выпуклые стекла заграничных роговых очков, добродушно улыбался, справедливо считая

это прозвище не самым плохим. Перед уроком он вместе с дежурным всегда развешивал по стенам

географические карты. Однажды он сказал: — Каждая из этих карт — окно в мир. Вот эта — окно в

Азию, эта — в Европу, а эта — в Америку. Завтра я вам принесу окно в Африку. Вы сейчас любите

петь глупую песенку о туземце в бамбуковой хижине с бородавкой на левой ноздре, который

влюбился в... страусиху. . Знаю, знаю. Не отпирайтесь. Но учтите, Африка — пороховой погреб для

капиталистов. Когда этот погреб взорвется, весь наш земной шарик задрожит.

Увлекшись рассказом, он однажды влез на стул и, проводя указкой вдоль Северного Ледовитого

океана, прочитал классу интереснейшую лекцию о важности Северного морского пути, об огромных

богатствах Крайнего Севера — угле, нефти, газе, редких металлах. Но вдруг произошло неожиданное.

Увлекшись, Иван Иванович поставил ногу мимо стула и с грохотом упал на пол. Не последовало ни

смеха, ни улыбок. Класс сочувственно охнул и многие бросились поднимать Ивана Ивановича. Когда

все снова уселись за парты, он смущенно поблагодарил за помощь и, улыбаясь, развел руками: —

Наука, друзья, тоже требует жертв...

Но самой любимой была историчка — Лидия Дмитриевна Рыбакова, их классный руководитель.

Была она молодая, добрая, с пышными золотистыми волосами, увлекающаяся и экспансивная.

Однажды она сказала: — Владимир Владимирович Маяковский окрестил историю "бабой

капризной". Ну что ж, это может быть ц так, но она еще и память человечества. Без нее все мы —

слепые котята. Поэтому будем прозревать.

Рассказывая на уроке о Великой Французской революции, она сказала: — Ромен Роллан предлагает

дать всем великим революционерам вторую Родину для сохранения их жизни, которую они

посвящают борьбе за благо народов. И, раскрыв книгу Ромена Роллана, прочитала: "... подобно тому,

как Шиллер, Веллингтон, Пристли, Костюшко были объявлены декретом Дантона французскими

гражданами, сделаем героев всего мира также и нашими героями. И, прежде всего, пусть найдут у вас

вторую Родину все те, кто были народными героями других времен и других стран". Она предложила

написать письмо Михаилу Ивановичу Калинину и выразить согласие с этим предложением. Тут же

такое письмо было написано и отправлено по адресу: Москва, Кремль, товарищу М.И.Калинину". В

нем предлагалось издать специальное постановление ВЦИКа о международных революционных

героях. Случилось так, что вскоре после этого письма из фашистской Германии в Москву приехал

Георгий Димитров с товарищами по Лейпцигскому процессу. Им было дано советское гражданство.

Класс ликовал, считая это и своей заслугой.

* * *

В восьмом классе на вечере художественной самодеятельности Виктор в паре с Машей Тумановой

спели под его гитару модную утесовскую песенку "Все хорошо, прекрасная маркиза". Успех был

громадный, ему способствовала Витькина шляпа с пером и густо подведенные Машины глаза и

ресницы. На другой день вся школа произвела его в Маркизы. Машу маркизой величать не стали, она

по-прежнему осталась для всех "Мэри". Эта кличка, по общему мнению, была ей больше к лицу.

Маша была стройной и привлекательной девушкой с густыми каштановыми локонами и

загадочными глазами. Она любила танцы и веселые компании, но временами становилась задумчивой

и жадно набрасывалась на книги. Виктор тоже много читал, и подружились они поначалу на этой

почве, хотя острые язычки некоторых Машиных подружек толковали это по-своему. У Дружининых

была довольно большая домашняя библиотека, и Маша любила рыться там в книгах. Однажды с

высоты стремянки она сказала, фыркая от пыли, матери Виктора:

— Самая прекрасная девушка на свете — Наташа Ростова, а самая противная... — Анна Каренина.

— Бог с тобой, Машенька, — замахала рукой Анна Семеновна. — Анна Каренина — это же

извечная трагедия любви, это же пример самопожертвования...

— Ерунда, — ответила Маша, — сама во всем виновата, истеричная дворянка, избалованная

бездельем, богатством и лопоухим Карениным...Толстой не зря описал его ослиные уши.

Анна Семеновна рассказала об этом разговоре Виктору и добавила:

— Машенька Туманова — сама непосредственность, в ней море обаяния! Она в тысячу раз умнее

и привлекательнее; многих ваших школьных жеманниц.

Виктор смолчал. Он был целиком и полностью согласен с матерью. "Если б ты еще знала, как

Машка здорово целуется! — усмехнулся он про себя, — так, наверное, Вронскому и во сне не

снилось".

* * *

Шли годы. Георгий Николаевич Дружинин работал уже главным инженером завода, на котором

начинал начальником цеха. В небольшой, но по-прежнему гостеприимной квартире Дружининых

часто собирались их старые и новые друзья. Виктор слышал разговоры этихлюдей за столом, за

шахматами, за папиросами. Они говорили о чем угодно, но, как и сами Дружинины, никогда не

сетовали на свои материальные или бытовые затруднения, им был совершенно чужд дух какого-либо

приобретательства и тихого благополучия. Но среди них была супружеская пара, о которой даже они

говорили, что те не от мира сего. Это были старые большевики — муж и жена по фамилии Нодель.

Оба были небольшого роста, носили старомодные пенсне на шнурке и много курили. До революции

они долго жили в эмиграции и скитальческая жизнь на чужбине во многом определила их облик и

быт.

Своего позднего сына они назвали Робеспьером, и, наверное, поэтому Георгий Николаевич

называл Ноделя, в шутку, Маратом.

Однажды Виктор попал с Анной Семеновной к ним в дом. Они занимали две небольшие комнаты в

шумной коммунальной квартире. В комнатах было неуютно и пустовато, но царил культ книги. Они

лежали не только в переполненном книжном шкафу, но и на тумбочках, столах, подоконниках и даже

стопками на полу, возле кровати хозяев. Роза Нодель угостила гостей чаем и завела разговор с Анной

Семеновной о волнующем тогда всех Лейпцигском процессе над Георгием Димитровым и его

товарищами. Она горячо говорила о мировом мещанстве, которое, по ее словам, породило фашизм и