Валерий Бирюков - Всего три дня

Его день уже начался.

Трошин вспомнил, что хотел поговорить с прапорщиком Песней, и свернул к штабным машинам. Но дорога шла мимо кухонь, и он улыбнулся: вспомнилось ходячее мнение о замполитах, будто бы те на учениях только возле пункта хозяйственного довольствия и крутятся, заботятся только о питании солдат. Не делать же ему крюк из-за нелепых побасенок? Возле кухонь уже вовсю кипела работа. В котлах, подогреваемых бездымным огнем — Савельев научил маскировке и поваров, — что-то булькало. Четверо солдат в белых куртках и шапочках нарезали на больших досках крупными кусками мясо и картофель. Один из них, заметив приближающегося замполита, бросил нож и побежал навстречу. Трошин издали узнал в нем сержанта Михайлова и усмехнулся, вспомнив историю с его назначением на должность шеф-повара. Самая настоящая ссора тогда была с Савельевым из-за этого самого парня. Первая и последняя их ссора.

Михайлова все заметили еще при прохождении им курса молодого бойца. Этот симпатичный курносый паренек с лету схватывал начала солдатской науки. И перед принятием присяги он блестяще сдал все зачеты, стрелял из автомата лучше всех новобранцев. Командиры батарей «сватали» сообразительного и памятливого первогодка к себе, по начальник штаба решительно заявил, что поставит Михайлова вычислителем. Споры прекратил подполковник Савельев, сказав, что Михайлов пойдет во взвод управления, будет разведчиком.

А тот вдруг пришел в кабинет майора Трошина и стал проситься в повара, чем привел замполита в полное замешательство. Обычно было настоящее мучение найти повара: специалисты приходили редко, готовили их сами. Но желающих не находилось, на кухню шли с большой неохотой и обидой — каждый стремился получить боевую профессию. Стыдно, мол, после службы рассказывать, что два года щи да кашу варил. Трошин иного часами убеждал, как важна и эта профессия. Мог, конечно, без уговоров обойтись: приказал — и все, в конце концов командиру виднее, куда солдата лучше для пользы службы поставить. Но майор Трошин, как и Савельев, во всем оставался верным принципу убеждения, считая, что хуже быть не может, чем когда человек чувствует себя не на месте. И дела не будет, и сам исполнитель замучится.

И вот ирония судьбы — теперь замполиту самому пришлось выслушать целый гимн поварам, настоящий монолог со всеми его атрибутами: пафосом и риторическими вопросами. Оказалось, в личном деле солдата как-то проглядели или просто не обратили внимания на его гражданскую специальность: Михайлов, продолжая семейную традицию, закончил кулинарное училище. Майор Трошин привлек все свое красноречие, привел массу доказательств, только бы переубедить парня. В другое время он бы не только не перечил, но и обрадовался бы желанию солдата, а тут, как на грех, хозяйственный взвод был полностью укомплектован. И к тому же Трошин хорошо себе представлял, какой бой с Савельевым придется выдержать, если поддержать просьбу первогодка.

Но Михайлов был непоколебим в своем желании, стоял твердо. И, скрепя сердце, Трошин отправился к командиру дивизиона ходатайствовать за него. Сейчас даже вспоминать не хотелось тот разговор: показал свое упрямство Савельев. Но майор Трошин настоял, добился своего. И с месяц примерно замполит с командиром держались друг с другом официально.

А подобрел подполковник Савельев лишь после того, как однажды попробовал обед, приготовленный Михайловым, — все блюда оказались просто отменными.

— Талант у твоего подшефного, комиссар. Убедил. Но и меня пойми: артиллерист из него тоже отличный бы вышел. Не ершись, — быстро пошел на попятную Савельев, заметив, что Трошин готов опять заспорить. Он тоже не ожидал, что его мягкий, улыбчивый замполит может иногда вспылить. И теперь, зная его характер, не хотел вновь обострять отношения. — Согласен: накормить хорошо людей — дело важное, а все ж, по мне, орудийный номер или разведчик выше, чем повар…

И вот виновник той размолвки стоял перед майором и докладывал, что готовится на завтрак, без запинки называя, нормы раскладки по порциям. Трошин слушал внимательно, не прерывая: понимал, что для этого рослого парня в поварской шапочке доклад о готовности его хлопотливого хозяйства так же серьезен, как для командира орудия — о готовности к бою.

— Хорошо, Михайлов. Знаете, что обед вам придется готовить на ходу? Так что если будет заминка с чем, сразу поставьте меня в известность. Но чтобы по первой команде могли накормить личный состав.

— Управимся, товарищ гвардии майор!

— Ну, действуйте.

Сержант Михайлов четко развернулся и ушел к кухням, а замполит спустился по оврагу ниже. Около фургона автомастерской умывался прапорщик Песня. Водитель поливал ему прямо из канистры, а Песня шумно плескал пригоршни воды на грудь и спину, фыркая от удовольствия, как тюлень. Майор Трошин остановился рядом:

— Здравствуйте. А физзарядкой мысленно занимаешься, Николай Герасимович?

— Здравия желаю, товарищ гвардии майор, — приветливо сказал Песня и, тряхнув мокрыми волосами, выпрямился. — А зачем мне та физзарядка? Во, бачьте, яка мускулатура! — Прапорщик поиграл мощными бицепсами. — Могу нашего старшего лейтенанта Мирошникова на лопатки разложить, хоть он и мастер спорта. Всю жизнь на казенных харчах — как не раздобреть! Детдом наш хоть на Украине был, немцами подчищенной, а мы не голодували, нет. Вот разве что ростом не очень вышел.

— Да, здоров ты, Микола, здоров! — не скрывая зависти, сказал Трошин. — Вот только…

— Хотите сказать, — подхватил Песня, — сила е́ — ума нема?

— Нет, не это. Парень ты башковитый, не прибедняйся! Именно потому, что голова у тебя светлая, и не понимаю, как ты вчера опростоволосился перед новым командиром? Сначала Позднякова обругал, потом по вводной что-то непонятное выкинул. Что за трюки?

— С «газами» маху дал. Точно, — согласился прапорщик. — А Позднякова вы ж знаете, он отца родного из себя выведе. Говоришь, говоришь, а все как горохом об стенку — отскакивает. Пока не прикрикнешь… Ох, моя б воля, без раздумья по уху вмазав бы за то, что над машиной изгаляется.

— Вот-вот, и я про то самое, что без раздумий. Методы у тебя какие-то партизанские. Эх, Микола, Микола! Поделом тебе от майора попало. Прав Антоненко: мягкие мы с Алфеем Афанасьевичем. Давно пора с тебя построже спрашивать. Техникум за плечами, командир со стажем, самому за тридцать, а ведешь себя иногда несолидно. Сознательности — ну ни на грош!

— Не. Понимаю, что виноват. Не сдержался. Думаете, мне самому это дюже нравится — ругать? Но и мовчать мочи нема. И обидно, что майор говорит, чтобы я не встревал не в свое дело. А чье ж тогда? Пускай ломают — буду мовчать. Ладно.