Виктор Зиновьев - Теплый ветер с сопок

Если собрался с силами жить — выбери день, потом прочно поставь точку. Нет, не каждому под силу это — некоторые стыдятся прожитой жизни, пытаются обвинить в грехах других. Именно такие гадят в общественных местах, а убрать за собой грязь стесняются. От них все зло, весь мусор на земле, думал Коляй.

Пронькин сам поставил точку. Коляй не стал его успокаивать, дал побыть одному, ушел в другую комнату.

Скоро Пронькин подсел к нему, тихий, спокойный. Сказал:

— Скорее бы на работу. На Вилюе-то я хорошо закладные заварил. Ребята посылку прислали, пишут — начальник вспоминает.

Веснушки на вздернутом носу его за время болезни побледнели, а иные вовсе сошли. Вокруг голубых глаз легли тени, как у всякого много пережившего человека. Круглое лицо, осунулось, оттого Пронькин стал строже и почему-то ближе. Он похож на Прохора, вдруг понял Коляй. Обнажилась его до поры до времени скрытая ровная крепкая сердцевина — неизменная прямота и честность в отношении к работе. На Вилюе, похоже, и даже сквозь кору его сердцевину видели.

И Коляй снова позавидовал Пронькину.

Новые машины в гараже ждали давно. Когда Коляя вызвали наверх, у него забилось сердце в ожидании перемены судьбы. БелАЗ — мечта синегорского шофера: теплая, проходимость какая, а кубаж! Сделает десяток рейсов на «сидушке» рядом с бывалым белазистом, понаблюдает за характером машины, а может, и сразу права на переоформление?

Коляй и предполагать не мог, что услышит через несколько минут. Шоферы оборачивались в его сторону, слесари кивали на него головами и переговаривались, а он с каждым шагом все дальше уходил от них.

А когда Коляй вышел из кабинета Петровича и посмотрел с галереи вниз, ему показалось, что он стоит на облаке, а где-то под ним копошатся козявки, что-то мелькает, погромыхивает. Тут же Коляю стало стыдно за свои мысли, и он спустился по лестнице.

— Ну что? — спросил Колбасин.

— «Урал» дает, — ответил Коляй.

Подошли несколько шоферов, вытирая руки ветошью. Спросили: ничего про других не упоминал? Коляй ответил, что не упоминал. Молодые потоптались и ушли, старики остались — они знали цену новой машине.

— Хорошая машина, — застенчиво сказал Трофимов, — я бы не отказался.

— Лайба что надо, — подтвердил Колбасин. — Если, конечно, в северном варианте. А что — аварий у тебя нету, не пьешь… Повезло!

Коляй сам понимал, что повезло. Но он знал и другое, о чем не знал еще никто, кроме Петровича. В ушах звучали слова:

— Люди построят плотину — спокойно на одном месте живут, пенсии дожидаются. Но кому-то новую начинать надо, а? Значит, снова нам с тобой грязь топтать. Судьба…

«Что судьба — судьба нормальная», — подумал Коляй, выворачивая на дебинском повороте. По склону дальней сопки виднелся прямой, как стрела, эльгенский прижим. Особенно отчетливо прорубленная в скале дорога смотрелась осенью — по седому мху черная сквозная черта. Красиво. Была бы жизнь такая прямая и ровная…

На повороте, как всегда, толпились люди. С рюкзаками, чемоданами, даже с гитарами — по проторенной дорожке ехал народ на Колымскую ГЭС. Коляй удивился, когда на противоположной обочине одинокая фигура подняла навстречу руку.

— До Стрелки добросишь?

— Сильнее прихлопни, пружина еще тугая, — сказал Коляй.

Миновали последний фонарь Колымского моста на Левый берег. Коляй прибавил газу и внимательно посмотрел на попутчика. Где-то он с ним виделся. В гостинице вместе ночевали? Сын завскладом Егорова, что на суд приезжал? Из бывших друзей Валентины кто-то? И вдруг вспомнил: это же губастый, тот самый, с которым в Синегорье ехал!

— В теплые края? — кивнул Коляй на чемодан в ногах. — Не понравилось, значит, у нас…

— Зарплата уже не та, — начал объяснять губастый. — С самого начала кто, те успели хапнуть. Ничего, в Среднекане второй каскад строить начинают, я свое оторву! Закурить не найдется? И спички…

Коляй поразился, откуда летунам известно про Среднеканскую плотину? В газете писали, а он не читал? Знать о ней должны только Петрович, начальник Колымагэсстроя да инженеры-проектировщики, для которых Коляй вез ящики с инструментом. Нет, губастому среди первых на плотине не бывать. Первыми будут те, чьи друзья в мерзлоте остались лежать; те, кто бросают квартиры с ваннами и снова едут грязь ногами топтать; те, кто плотину эту как главную опору в жизни построить хотят — от колышка до турбины, и без ошибок.

На Стрелке Коляй затормозил. Хотел сказать: «Выкидывайся, мне по другой дороге». Но промолчал. Всяко бывает в жизни, может, еще станет человеком.

Губастый замахал рукой, когда заметил, что машина сворачивает на Среднеканскую трассу. Коляй видел в зеркало, как тот пробежал несколько метров, подметая широкими клешами пыльную землю. Он прибавил скорость и подумал: «Не замерзнет, не зима».

Начались места, которых Коляй не видел почти три года. Шоферы из Синегорья редко заворачивали сюда. Что в районе? Оленеводческий совхоз, молочный да прииск с артелями, И глухая тайга на тысячи километров. Его послали первым, потому что один из немногих он знал здесь каждый брод, каждый разъезд.

Столовая в Усть-Среднекане была уже новой — с большими окнами, красивыми столами. Однако так же, как три года назад, под ногами шныряли собаки — белые, черные, в большинстве маленькие и лохматые. Колыма, наверное, единственное место в стране, где бегают бродячие болонки. Когда-то привезли их с собой жены искателей счастья, заработали денег побольше и уехали вместе с мужьями, а болонки остались. Научились рыться в помойках, рвать в клочья свою шелковистую шерсть за право жить, и не берет их теперь шестидесятиградусный колымский мороз. Долго еще будут они бегать по улицам колымских поселков, пока не растворится их кровь в разномастной, удалой, стоголовой собачьей стае.

Обычно Коляй разгонял путающуюся в ногах шушеру — добро бы охотничья хоть раз затесалась, а то попрошайки. Но сегодня по случаю въезда на родную землю покормил их хлебом. Ладно, жить всем надо. Не они виноваты, что бросили их на чужой земле, с голодухи не только на попрошайство пойдешь.

По старой памяти заехал заправиться на местную бензоколонку. Когда подъезжал к домику, из-за спины вывернулся фургон с надписью «Бытовое обслуживание» и вклинился впереди. «Ну, пирожковая бригада», — беззлобно подумал Коляй. Не стал ругаться, спрыгнул с подножки, осмотрел свою новую машину кругом и подошел к обочине.

Далеко внизу речка Среднеканка сливалась с Колымой. Слева по берегу Колымы ровно уходила вдаль тайга. На ближнем берегу справа тремя ступенями поднимались до самого неба щетинистые сопки. С крутого обрыва перед сопками глядел мрачно вниз на водоворот слияния густой лес. Еще ближе, по-над самой Среднеканкой, грозно ощерились зазубренными вершинами заледеневшие скалы. Вот отсюда и начала открываться Колыма, в этой точке и приспустила впервые краешек покрывала со своих несметных сокровищ. Может, именно таким летним днем выпрыгивали с плотов на берег геологи в ватниках — удивлялись этим скалам, трогали эти лиственницы… А может, и не так все было.