Константин Абатуров - Тихая пристань

— Перестань! — оборвал его Коряков.

— Это по какому такому праву командуешь мне, товарищ Коряков?

— По праву старшего! — голос Алексея Семеновича был тверд. — Слушайте все: сейчас же начать ремонт плота!

Не медля больше ни минуты, он начал разворачивать свой катер, направляя его к отбившимся пучкам.

А Галкин стоял, глядя вслед удаляющемуся катеру, закусив губу. Стояла и его команда. Казалось, они ждали, когда обернется Коряков и они продемонстрируют ему свое неподчинение.

Коряков брал пучки на буксир, стараясь не оглядываться на плот, где все еще стоял Галкин с командой. Даже когда повернул обратно с зачаленным лесом, он не взглянул на него, лишь боковым зрением заметил, что Филя еще тут, неподвижен, как статуя.

У Алексея Семеновича заходили желваки. Ему приехали помогать, а он хорохорится.

Подведя стаю пучков к коридору, образовавшемуся на месте разрыва плота, Коряков кивнул своим, чтобы заводили связки в пролом. Кто-то на мокрых лесинах поскользнулся и ухнул в воду.

— А-а, помощнички, — раздался матерный окрик. К месту разрыва бежал, вскидывая длиннущие тонкие ноги, Галкин. Вытащив на плот матроса, он тряхнул космами:

— Где вам без нас. Ну-ка, ребята, берись! — скомандовал тоже своим. — Багры, говорю, бери, багры!

Сколько ушло времени на ремонт плота, никто не считал. Казалось, все еще утро, так как солнце, закрытое облаками, не всходило, а тут хлынул дождь, и хмарь окутала все.

Когда плот был готов, Коряков подошел к Галкину и протянул руку.

— Мы не успели поздороваться. Приветствую!..

— Здравствуй, капитан! — потупясь, ответил Галкин.

— Закурить найдется? У меня, понимаешь, папиросы вымокли.

— Закуривай! — Филипп вытащил пачку сигарет.

— А может, и чайком угостишь, Филипп Назарыч? — подмигнул белобрысый матрос.

Галкин удивленно захлопал белесыми веками: никогда не называли его по отчеству, а тут… Свои ребята… И не для выхвалки явились. Он поднял голову:

— Митя, живенько к чайнику. Да смотри покрепче завари! Со смородиновым листом, понял?

Алексей Семенович улыбнулся.

До промежуточной базы ехали вместе, катер Галкина шел на буксире за плотом. На базе Галкин остался для ремонта своего помятого судна. На предложение Корякова ехать до города Филипп ответил, что раз надо беречь время, так уж нечего кататься на чужой тяге.

— Пока ты идешь до города, я здесь прилажу новый винт. Можешь там передать: с порожним рейсом не приду! Да смотри, свою посудину не надорви, — напоследок предостерег он капитана.

Плот в самом деле был тяжел. Не одна тысяча кубометров была в нем, вытянулся, как состав поезда-товарняка. Такие и Корякову не доводилось водить по извилистой Костромке и неспокойному новому морю, где еще и фарватер не везде обозначен.

Но пока ветер дул в корму, плот шел не так уж натужно. Капитан даже разрешил членам команды отдыхать по очереди. А на безопасном пути он и сам спустился в кубрик, передав управление матросу-рулевому. Надо было беречь силы, рейс мог затянуться до позднего вечера.

У большого села река круто поворачивала в сторону, ветер подул вбок, и движение стало замедляться. Коряков поднялся в рубку и встал у руля. До моря оставалось километров пятнадцать.

Алексей Семенович засветло вывел плот в море. По внезапно налетел шквальный ветер. Сразу кругом потемнело, загромыхало.

— Следить за плотом! — отдал команду.

За первым шквалом налетел второй, третий. Катер теперь то проваливался в водные ямы, то чуть не вертикально поднимался. Перед глазами капитана вставало то клокочущее море, то черное небо. Пропал маячивший впереди красный бакен и вдруг показался недалеко от борта. За бакеном отмель.

Коряков попытался развернуть катер, отвести от отмели, но руль не слушался. Оглянулся: на плоту орудовали рабочие, скрепляя цепями и проволокой боковые пучки. Но разве это спасет плот, если его бросит на мель! А опасное место все приближалось. Новая авария? Потеря тысяч кубометров древесины?

Нет, этого нельзя допустить. Надо любыми усилиями вывести катер от бокового ветра. Мгновенно созрело решение увеличить буксир. Скомандовал помощнику. Когда трос поослаб, Корякову наконец удалось развернуть катер навстречу волнам. Плот медленно подался вперед. Метр за метром. И вот уже остров остался позади.

…На приволжском рейде его ждала жена. Она стояла под фонарем, держа руку над глазами. Алексей Семенович издалека заметил ее.

Домой пошли вместе. Дорогой она все порывалась взять у него сумку. Видела: устал муж.

Она ни о чем не спрашивала. Вернулся — а это самое главное, самое для нее дорогое. Сказала только, что из конторы приходили, велели собираться в санаторий и билет принесли.

— Один?

— А сколько же?

— Слушай, Люба, один я не поеду. С тобой только. Нет, нет, и не спорь! Утром пойду в профсоюз, куплю для тебя путевку. Ты же больше моего устала. Душой…

— Никуда я не поеду.

— Поедешь! На правах старшего говорю!

Она прижалась к мужу. Какое-то время шли молча. Но когда повернули в переулок, где жил Галкин, она справилась:

— А Филя-то как?

— Что Филя? Будет человеком. Определенно!

Опять всю ночь с Волги доносились удары копров. Ухали они через ровные промежутки; сначала слышалось громкое, со свистом шипенье, потом уже следовал и удар, такой тяжелый, что земля вздрагивала и в ближайших домах тонко вызванивали стекла.

К утру к этому басовитому редкому уханью подключалась частая звень ударов меньшей силы. Они как бы подпевали басам.

Целую неделю продолжалась такая музыка, и я уже по звукам научился определять: тяжелые копры забивали сваи на реке, а легкие — на берегу.

Еще несколько лет назад появились на Волге люди с измерительными приборами, с буровыми орудиями. Говорили, что будет строиться автопешеходный мост полуторакилометровой длины. Но тогда в это не верилось. Слишком недоступной казалась Волга. Суденышки, на которых выезжали гидрологи, как скорлупку, бросало из стороны в сторону.

Но теперь молоты ухали и твердили: мост будет!

Пробуждаясь ночью, я вслушивался в перестук. Иногда считал удары. Соседи закрывали окна: стук, должно быть, мешал им. А я, наоборот, шире распахивал створки.

Шум строек всегда радовал меня. Я полюбил этот шум с тех пор, как увидел в раннем детстве первую стройку в родной деревеньке. Заслышав на краю деревни стук топоров и звон пил, я бежал туда и во все глаза смотрел, как плотники рубили венцы и бревно за бревном укладывали в стены. Как потом поднимались стропила, появлялась решетка крыши, на которую ложилась легкая дрань. Как прорубались окна, вставлялись косяки, рамы.

Строители, простые деревенские плотники Петровы, на вид очень медлительные и неразговорчивые, казались мне чудодеями.