Леонид Кокоулин - Колымский котлован. Из записок гидростроителя

За обедом настроение приподнятое. Славка обносит всех пивом. На почетном месте сидят Галя и Димка. Сидят, как на свадьбе — чинно. Пиво по Славкиной части, он «директор» пивзавода. Пиво делает из мальтозы — пивного концентрата. Но тоже надо уметь. Чуть перегрел или переохладил, сахару переборщил — брагой будет отдавать. Дрожжей не хватило — резкость потеряется, переложил — кислятина. Но на этот раз пиво удалось. Пьют да хвалят. Довольны, разговоров за столом не оберешься. Всем интересно знать, что там, на материке? Каждый старается обратить за себя внимание — сказывается присутствие женщины. Галя тоже смеется, и мне кажется — чересчур громко. Наконец она замечает притихшего Андрея.

— Мальчик Андрюша, — говорит Галя, — иди ко мне. Пойдешь к нам в дети?

Андрей жмется ко мне. Так уж сразу и в дети. Что-то мне в этой Галке не нравится, а что и сам не пойму.

Выхожу на улицу.

— Ты куда, дед? — увязывается Андрей. — Я с тобой.

— Хочу подышать.

— А я тогда в танк залезу, ладно?

— Ладно.

И Андрей полез в вездеход.

Солнце уже скатывалось по щербатой гриве хребта. Вот и упало между гольцами. Сиреневые тени на снегу почернели. По угорью под самым небом шагают опоры высоковольтной линии — в прошлом году их не было. Наледь лежит неостывшей стопкой блинов. Парит.

Вдохнул глубоко. У меня такое ощущение, будто я пурхаюсь в гребенном потоке. И мне вспомнилось, как эвенки выбраковывают собак: бросают щенков в воду: выплыл — годится, утонул — не жалеют. Пришло на память, как однажды начальник стройки сказал: «Выстоишь — будешь человеком!»

…Было под Новый год. Готовили к сдаче четыре блока верхнего яруса водосбросного канала. Мороз. Туман густой, хоть вилами его бери. Мы рубили скалу, чистили ее, мыли, ставили опалубки, арматурные сетки.

Третьи сутки пошли, а мы еще спать не ложились: сделать надо по совести, да и премия была обещана. Наконец часам к одиннадцати я вызвал комиссию. Полазали, посмотрели. Я обязан был в «Журнал производства работ» сделать записи об установке анкеров и о лабораторных данных бетона. Но ничего этого я не записал. Просто времени на «Журнал» не хватило. Председатель блоки не принимает. Без его подписи не дадут бетон. Что делать? Звоню главному инженеру стройки, так, мол, и так, а еще извините, что от праздничного стола оторвал. Ничего, говорит, приеду, разберусь. Приехал. Вижу, его машина фарами тычет о борт блока, как о борт океанского парохода. Блок расцвечен огнями. Мутнеет в тумане по борту веревочная лестница. Главный инженер строго спрашивает меня (мороз за шестьдесят жмет, а он в ботиночках — прямо с новогоднего вечера):

— Анкера установлены?

— Есть, — говорю, — все по проекту.

Спрашиваю председателя комиссии:

— Что, считаете, нет анкеров?

Председатель отвечает:

— Сомневаюсь, а точнее, думаю, — нет.

Я вспылил:

— Лезьте, смотрите! Что мы без головы, не понимаем разве, что без анкеров нельзя, не будет держаться бетонная стенка в примыкании со скалой.

Главный — матросом по лестнице, мы — за ним. До половины добрались, опять спрашивает. Мы стоим на своем. Одолел он подъем, перевел дух.

— Смотреть не буду, — говорит. — Забурите и установите анкера еще раз, чтобы не было сомнений. Разрешаю, — говорит, — анкера залить на холодном растворе. Об исполнении доложить.

Я так и присел. Но что делать? На то и команда, чтобы ее выполнять.

Бегу к бурильщикам, те уже подарки новогодние раздают. Бури сам! Правы они, попробуй бурить в закрытом блоке — задохнешься! Шут с ним, с силикозом, с пылью! Честь участка дороже. Всю ночь новогоднюю работали. К утру вставляем в скважину последний анкер и заливаем на холодном растворе. Вызываю комиссию. Сам же подняться на блок не могу, нет сил. Сижу, плююсь спекшейся в легких пылью. И снова удар. Оказывается, если заливают на холодном растворе, то предварительно зачищают стержни анкеров до блеска и смазывают эбокситовой смолой. Не приходилось… Мама родная, сейчас захлебнусь, и на дно! Никто не виноват, знать надо, как на холодную заливать. Опять тащусь с перфоратором в блок. Прорабы и мастера тоже волокутся, как побитые собаки. Но перфоратор уже не слушается меня. Пляшет по стенке забурник, и нет силы удержать его, наваливаюсь на рычаг подбородком, голова мотается, как у паралитика. Теперь я сочувствую дятлам, понимаю, почему они так мало живут.

Подходит ко мне старший прораб и что-то говорит. У него только зубы блестят, сам под слоем пыли. А я не слышу — к горлу подступает приторная тошнота, сладкая и мыльная. Везут в больницу, делают укол. И опять еду на канал. Докладываю о готовности блоков. Это уже никого не интересует. Отдыхают: поздно закончился новогодний вечер. «С Новым годом!» — говорит в трубку диспетчер.

Утром на стол начальника управления я сунул рапорт с просьбой освободить меня от должности начальника монтажного участка.

Начальник посверлил краем глаза мою бумажку. Вышел из-за стола, отдернул стул и уселся на него верхом. Молча смотрит — изучает меня, что ли?

Я потоптался и сел за краешек стола. Тягостно молчим.

— Горячишься, Антон! Ты думаешь, у меня все гладко, так мне на слово все и верят?

Шумно встает, хватает со стола груду бумаг.

— На! Почитай, возьми, возьми, — разводит руки, и бумаги тяжело хлопают по полированному столу. Начальник, словно подрубленный, оседает в кресло.

— Сто томов, а все из-за чего? Помнишь, сделали лоток для пропуска весеннего паводка. Отличная мысль: и плотину сохранили, и экономический эффект налицо. И что же? Своевременно не согласовали — не позволило время. Но, казалось бы, проект и рационализацию можно было утвердить задним числом — формальность ведь, да и дело сделано. Так нет! Исписали горы бумаги, уйму нервов положили. Где здравый смысл?

Начальник стройки умолк.

— А ведь мы с тобой, Антон не правы, — после некоторого молчания сказал он. — Должен быть общепризнанный порядок. Знаю, трудно тебе будет встречаться каждый день с людьми, которые тебе не поверили. Знаю… ты уж не обижайся…

Мне стало неловко. Сейчас Бакенщиков показался каким-то другим — беспомощным или, наоборот, сильным? Не понял.

— Чего уж извиняться, ладно, — сказал я. — Только зря все это.

И тут он усмехнулся. Карие, глубоко посаженные под кустистые брови глаза стали озабоченными.

— Разве я не понимаю, — глухо сказал он. — Представь, Антон, вот мы строим ГЭС, первая очередь уже дала ток — крутятся турбины, а вот как крутятся, для чего — об этом задумывался? Молотят же вхолостую. Да, да! Нет потребителя! Алмазники Мирного и десятой мощности не отбирают, и это в то время, когда почти вся промышленность Якутии живет на дизельных станциях, когда каждый киловатт в сотни раз дороже обычной цены. Нетрудно представить, во что это обходится государству, если горючее для дизелей в некоторые районы забрасывают вертолетами… Можно ли это терпеть? И вот только недавно принято решение строить в спешном порядке линии электропередачи. И эта громадная работа поручается нашему управлению. Но беда в другом: пока одно только постановление — ни материалов, ни техники, ни людей… А время идет!