Леонид Кокоулин - Человек из-за Полярного круга

Евдокию Андриан сразу узнал, но виду не подал. Трех других молодух не припоминал.

Спустившись к реке, Андриан поклонился им.

— Ты чейный будешь-то? — не утерпела Евдокия.

— Вот, ёшкина мать! Ужель и не признала?

— Господь с тобой, никак, Андриан? Живой! — И Евдокия, шурша обледенелой юбкой и скользя чирками по гладкому льду, бросилась на берег. — Аграфена-то знает?!

Через минуту бабы подняли такой крик, что и на той стороне сбежались.

Аграфену он увидел издалека, еще когда бежала она по берегу к переправе. Сердце надсадно застучало и защемило.

Покричали через реку, покричали, пометались и наконец пришли в себя. Угомонились: куда попрешься в такую шугу, затрет льдом. Был бы дома Георгий, сын, тот бы мигом лодку спроворил, вот уж парень сорвиголова. Живой ли? — екнуло сердце…

Андриан отставил в сторону негнущуюся ногу и неуклюже опустился на отбеленную дождями колодину. За рекой притихший берег, почерневший сруб с каланчой — до войны там была контора «Заготзерно». На коньке точками воробьи. Вдоль берега, огородами к реке, стояли редкие, с небелеными трубами и разоренными заплотами домишки. Раньше они не казались такими крохотными, как сейчас. На огородах лежали черные кучи ботвы. На утугах [1] Утуги — покос при усадьбе. подщипанные стожки сена. «Держат скотину бабы, — подумал Андриан, — это хорошо».

Папиросы у него кончились. Щипками, на коленке, прижав культей газету, оторвал клочок, посыпал дорожкой табаку, помогая губами и языком, слепил цигарку. Самосад припахивал одеколоном.

Прибежала принарядившаяся Евдокия и потянула Андриана.

— Пошли, уже ждут и баня, и самовар.

— Да куда ты меня… Оторвешь рукав!

— Урву, пока Аграфена за рекой! Берем, бабы, его в плен!

— Сдаюсь, сдаюсь!

— Смотри, не сдавайся, Андриан, вон она какая!

— А я тоже ничего, — петушился Андриан.

— Господи, душа только в чем…

— Живы будем — не помрем! Мне, бабоньки, износу нет, — хорохорился Андриан и, смеясь, крутил головой.

— Ты бы хоть, Андриан, прихватил с собой дружка покрепче. Вон Дашка, извелась баба.

— А сама-то, сама-то! — скалилась статная белолицая Дарья, Степана Детковского дочка.

— Поверишь, Андриан, она уж и деда Саломатина подбивала, так тот, черт глухой, только и подшил ей валенки!

— Эх-эх, — вздохнул Андриан и с тоской посмотрел за реку, где все еще маячила фигура жены.

— Малости просим, Андриан Филимонович, хлеб-соль, — посерьезнела Евдокия.

Бабы смолкли. Кто-то взял вещмешок Андриана, и все вместе пошли к Евдокииному двору.

Опершись на прясло, поджидал их сам Саломатин, прямой и высохший, как жердь, свекор Евдокии.

— Он совсем перестал слышать, — вздохнула Евдокия, — ему ведь девятый десяток, а так еще ничего, крепок. Сам запрягает. Все ждет сына, мово Степана.

Дед Саломатин толкнул калитку, обнял Андриана и трижды коснулся усом.

— Возвертаются солдаты, дети наши! — И повел гостя в дом. Улучив минутку, Евдокия приступила к Андриану:

— Не видел мово, не приходилось, может, мельком где? Похожего, может?

— Ну что ты, Евдокия, да там нашего брата… И все мы друг на дружку похожи, только разве калибр у одного поболе, у другого помене.

— Мы-то тут с твоей Аграфеной все вместе, как чуть, так и ко мне бежит. Я ей то сны про тебя отгадываю, то на карты брошу. И убежит, ног под собой не чуя. Меняет, хоть фамилию нашу где упоминали?

— Фамилию, говоришь? Фамилию слыхал, Евдокия, а вот, режь на куски — не помню где. То ли в госпитале, или еще где…

Евдокия цепко схватила Андриана за рукав:

— В каком госпитале, в каком?

— Не помню, Евдокия, чего не помню, того не помню.

За стол сели одни бабы, если не считать деда Саломатина да самого гостя. Дымила паром картошка в мундире, на тарелках грузди, как пельмени, огурцы с капустой и прямо с улицы ягода в берестяном чумашке. По такому случаю и бражку отыскали.

Бабы выпили по стаканчику и сразу за песню, попели маленько, еще по стаканчику и — в слезы. Вскоре все разошлись по домам. За столом остались только дед Саломатин с Андрианом. Дед разливал бражку, угощал Андриана, прикладывался сам и вскоре тоже отяжелел и полез на печь.

У Андриана от браги гулко стучало в висках. «Пойду к реке, проветрюсь». Накинул шинель, взял палку и спустился на берег. От мороза лед постреливал, стало ветрено. «Смотри, как переменилась погода, если прижмет ночью, то к утру, поди, и станет».

Андриан сел на ту же колодину и, повернувшись к ветру спиной, закурил. «Какая теперь кузница? Коня еще запрягу, зубами затяну супонь, а дальше что? Нет, одна дорога — на ферму, в сторожа». А ведь он кузнец. Да. И отец был кузнецом. И работу, что батину, что его, никто не хаял.

Сумерки сгустились, но ни одного огонька в деревне не зажглось. Река блестела, как хромовая, скрываясь за поворотом.

Шум на реке начал стихать, или Андриану казалось. В деревне — ни собачьего лая, ни звона пилы. Если бы не скрип калитки, не дымы над избами, все казалось бы неживым.

Кто-то тронул Андриана за шапку. Из обуток торчали голые ноги. Андриан поднял глаза.

— Ты чья будешь?

— Дядя Андриан, а я вас признала, — засмеялась девушка.

— Нюшка! — Андриан привстал, поцеловал девушку в нос. — Смотри, невеста какая!

— А меня за вами тетка Аграфена послала, — застеснялась Нюшка. — Только вот беда — лодку шугой унесло, а сама я успела выпрыгнуть. Что теперь будет? Лодка-то Карасихи. Как же без лодки, дядя Андриан?

— Да ты не переживай, к утру должно угомониться, и лодку найдем.

— А у вас хлеб пекли, мамка с теткой Аграфеной, и бражки логушок стоит, — похвастала Нюша. — Мы как узнали — из Тимофеевки солдат сказывал, что вас на станции видывал, — так всю ночь тетка Аграфена и не прилегла.

— Давай-ка, Нюша, дунем к Саломатиным, перебудем до утра, а утре и побежим.

— Вот только тятя проснется, захочет до ветру, хватится обувки, а я его шептуны надернула, думала, живо, а вот…

— Ну, теперь-то за реку все равно не попадем.

— Не попадем, — согласилась Нюшка, — хоть и станет река, а сразу боязно — провалиться можно.

— Живы будем — не помрем.

— Ну-ка, дай мне, дружище, коня, — весело сказал Андриан, показывая на палку.

Нюшка подала, и они пошли рядышком.

— Может, к тетке Потапихе зайдем, рядом ведь, — предложила Нюшка, — давно ее не проведывала, одна ведь теперь живет.

— Можно и к Потапихе, — сказал Андриан.

— Изба у нее большая, места хватит, — обрадовалась Нюша.

— А Семка ее не в армии? — поинтересовался Андриан, но тут же подумал — не должно, рановато.

— В ФЗУ они с Котькой удрали, — таинственно сообщила Нюшка.

Андриан постучал в дверь.

— Да заходи, не заперто, — донеслось из избы.

Андриан переступил порог.