Владимир Двоеглазов - Ищу комиссара

Всем своим видом Костик напоминал сейчас беспечного обывателя, не знающего, куда убить время, и вырядившегося, на всякий случай, во все лучшее, что у него есть Красно-желтые туфли на платформе, сработанные вятскими обувщиками «под импорт», синий кримпленовый костюм с блестками, кремовая рубашка с наимоднейшим воротником «заячьи уши», широкий парчовый галстук, кофейного цвета плащ с деревянными пуговицами — в таком наряде шествовал низкорослый, щуплый Костик по грязной улице Безлоскова. И наряд этот отнюдь не был каким-то оперативным прикрытием или бутафорией: Костик одевался так всегда. Большой любитель модно одеться, он совершенно не обладал вкусом.

Шедшая ему навстречу молодая женщина с ребенком, который упирался всеми своими слабыми силами, то ли желая, чтобы его взяли на руки, то ли не желая следовать за матерью вообще, потеряв терпение, закричала:

— Вот сейчас дяденьке скажу, он тебя в милицию заберет!

— Маму! — сказал Костик, доставая из кармана плаща конфету «Гулливер», сразу приковавшую взгляд малыша. — Ну-ка, держи!

— Что? — растерялась женщина.

— Маму заберет, — строго повторил Костик, — если будет еще пугать милицией!

Малыш, не ожидавший, по-видимому, такого поворота событий, широко открытыми глазами смотрел на Костика. Костик подмигнул ему и, пройдя еще немного, обернулся. Малыш, размахивая большой конфетой и часто оглядываясь, безропотно следовал за матерью.

Костик перешел липкую от грязи улицу и остановился перед вросшей почти до наличников в землю избой. Потопав о тротуар, чтобы стряхнуть налипшую грязь, осторожно открыл державшуюся на одной петле калитку, вошел во двор, обогнул аккуратную поленницу золотистых сосновых дров и, встав перед крыльцом, крикнул:

— Хозяйка! Отзовись!

Входить в грязной обуви на выскобленные дожелта доски крыльца он не решился. Вообще-то дом этот по Безноскова, 49, был запущен: не заменены снизу два-три подгнивших венца, не заделана прореха в крыше, не поправлен покосившийся палисад. Мужчин в этом доме не было. Что же касается работы, которую могли осилить женские руки, то она была сделана: все в маленьком дворе было прибрано, подметено и подчищено; выскоблены не только крыльцо и пол в сенках, но и две досточки, проложенные от калитки к крыльцу.

— Здорово, бабуся! — закричал Костик, едва в дверях показалась сгорбленная фигурка в поношенном шерстяном, явно с чужого плеча, платье, с заштопанной во многих местах пуховой шалью на усохших плечах. «Сильно сдала старуха, — подумал Костик, — а еще два-три года назад какая была боевая…» — Ну, как жизнь молодая? — громко продолжал он. — Давненько мы с тобой в шашки не играли!..

Три года назад в этой избе брали особо опасного рецидивиста. Костик был здесь в засаде и, чтоб скоротать время и не заснуть (сидели около трех суток), а более всего— из некоторых оперативных соображений, играл со старухой в шашки. Тогда она еще неплохо видела.

— Чего орешь-то? — недовольно сказала старуха. — Не глухая. — Она смотрела на Костика серыми, словно выцветшими зрачками пораженных старческой катарактой глаз, и если и видела сейчас что-либо, то лишь расплывчатые, смутные контуры, позволяющие предположить, что перед ней человек, а не корова. — Чтой-то я тебя не признаю… Ты чей хоть будешь-то?

— Как не признаешь? — удивился Костик. — Костик я, Костик Николай! Из милиции!

— Ишь чё, — пробормотала старуха. — Вовсе уж слепая стала. Я уж, грешным делом, погрезила: не Васька ли? Дак рановато бы…

— Ваське да, рановато, — согласился Костик. — Ваське бы еще сидеть да сидеть.

Старуха неуверенными, замедленными движениями поправила на плечах шаль и, обдумывая сказанное Костиком, продолжая глядеть на него невидящими серыми зрачками, спросила:

— Уж не убег ли?

Костик вздохнул.

— Убег, — просто ответил он. — Убег, бабуся, и собаки не гавкнули.

— Ишь чё, — сказала старуха и надолго задумалась, будто заснула стоя. Костик не мешал ей. Старуха соображала трудно, но, должно быть, теперь уже окончательно поняла, зачем пришел Костик Николай из милиции. — Ишь чё, — повторила она. — Дак чё бы ему прямо-то не сказаться…

— Кому — ему?!

Ответить старуха не успела: сверху послышался какой-то шум. Костик поднял голову и растерянно заморгал короткими ресницами: в проеме чердачной двери, ярко освещенный желтым осенним солнцем, весь усыпанный пылью и опутанный вековой паутиной, стоял заведующий пошивочной мастерской КБО Липатий Львович Ветцель.

— В-вы?! — изумился Костик.

— Он, — бесстрастно подтвердила старуха. — С обыском пришел.

— С каким обыском?! — вскричал Костик. — Кто с обыском?!

— Я, — дребезжащим голосом сознался Ветцель и покачав белой, в свалявшейся паутине, головой. Затем медленно стал спускаться по лестнице. — Что же… старый я дурак. Последняя сволочь. Проклятый гад… — Костику казалось, что эти слова произносит кто-то третий: Ветцель так ругаться не мог. — Подлец высшей марки. Чтоб меня на том свете черти в гробу крючьями так ворочали, как я тут…

— Ишь чё, — удивилась старуха.

Ветцель сказал:

— Добрая вы женщина. — И разрыдался окончательно.

Костик сел на выскобленную дожелта ступеньку крыльца.

Магнитофон фирмы «Телефункен» канул как в воду. Алиби спившегося инженера Сипягина было установлено: осуществить почти одновременно кражу нескольких мешков цемента и магнитофона он вряд ли сумел бы и, главное, вряд ли пошел бы на это. Дактилоскопическая экспертиза, как и следовало ожидать, ничего не дала.

Повторные допросы потерпевших — вертолетчика и его жены — с настоятельными и многократными предложениями вспомнить, что еще похищено из квартиры, также не принесли положительного результата. Жена вертолетчика выразила даже удивление по поводу «мелочности» Редозубова, решительно заявив, что если даже что-то еще и похищено, то ей ничего не нужно, кроме магнитофона, так как исчезновение именно этого последнего чрезвычайно огорчило их мальчика, недавно вернувшегося из Артека.

Между тем знай Редозубов с самого начала, что кроме магнитофона похищены две многоцветные шариковые ручки, сломанная зажигалка в виде пистолета, коробка из-под монпансье с рыболовными крючками и несколько оловянных солдатиков, — знай он это с самого начала, розыск вряд ли затянулся бы на полторы недели. Все эти мелкие, не имеющие практически ценности предметы (по сравнению с нетронутыми вещами в квартире вертолетчика) неопровержимо указали бы на то, что кражу совершили малолетние. Но, к сожалению, выяснилось это лишь после того, как их обнаружили.

Чиладзе на третий день после кражи вылетел в область на совещание в УУР, Костик ездил по району; Шабалин же, замученный отчетами по итогам девяти месяцев, обратил внимание на кражу лишь тогда, когда, подбивая процент раскрываемости, просматривал нераскрытые дела и прикидывал, что еще можно раскрыть в ближайшие два-три дня, с тем, чтобы проделанная работа вошла в отчет. Выслушав соображения Редозубова по поводу спившегося инженера, просмотрев короткие справки о беседах с жителями близлежащих домов, Шабалин, перелистывая тоненькое дело по «Телефункену», спросил: