Гунар Цирулис - Якорь в сердце

— Послушай, — сказал Кристап. — У нас сегодня вечером будет еще один гость…

— Знаю, — Аусма не желала выслушивать объяснения. — Может быть, лучше, если хозяйкой будет твоя мать?

— Не понимаю.

— Мне, наверно, надо было уйти раньше. Но тогда тебя мучило бы чувство вины. Я же знаю твой характер.

Наконец Кристап понял, что у Аусмы на душе. Ее ревность, однако, показалась ему настолько беспочвенной, что он даже рассердился.

— И поэтому ты решила устроить небольшую мелодраматическую сценку? — уточнил он не без ехидства. — Чтобы я тебя выгнал по всем правилам жанра.

— Кристап! — попросила Аусма. — Мне и без того тяжко. Мы с тобой ведь никогда не говорили о чувствах. Ты молчал и позволял любить себя. Я принимала это как должное. Когда привыкла, мне даже было очень хорошо. Сейчас я хочу, чтобы ты чувствовал себя совершенно свободным, чтобы ты знал…

— Только без жертв! — зажав руками виски, театральным шепотом взмолился Кристап. — И заруби себе на носу, — продолжал он серьезно: — Я не собираюсь корчить из себя благородного рыцаря и не намерен портить жизнь ни тебе, ни ей, тем более себе. Если ты хочешь помочь мне, не торопи меня, не наседай, веди себя так, будто ничего не происходит. — Он бросил взгляд в окно. — И радуйся вместе со мной, что привезли наш камень. — Он чмокнул Аусму в кончик носа и выбежал во двор.

…Кристап на глаз прикинул расстояние и взмахнул рукой:

— Пошел!

Держа в натянутых тросах огромную глыбу гранита, в воздух поднялась стрела подъемного крана. Кристап взмок от напряжения, сбросил рубашку. Слегка подрагивая, глыба повисла над землей, затем словно подпрыгнула.

— Осторожней! — вскричал Кристап и ринулся к крановщику.

— Все будет хорошо, хозяин, только не лезь под кран, — орудуя рычагами, успокоил его тот.

Глыба снова качнулась.

— Потише, — не выдержал Кристап. — Не кирпич ведь… Лево, еще помалу!

Глыба медленно повернулась влево, замерла, затем, покачиваясь из стороны в сторону, заскользила вниз и тяжело бухнулась оземь.

Кристап подбежал, отцепил стропы.

— Стереги дом! — крикнул он Аусме, наблюдавшей с порога за выгрузкой. — Съезжу с ребятами в магазин.

И он вскарабкался в кабину крановщика.

Аусма, улыбаясь, смотрела, как кран с натужным ревом вытаскивает трайлер со двора. Когда рычащее чудо техники благополучно скрылось за углом, она повернулась, вошла в мастерскую и столкнулась лицом к лицу с Лигитой.

Какое-то время женщины молча изучали друг друга.

— Я вас сразу узнала, — произнесла наконец Аусма. — Хотя ждала вечером. Мне так неудобно, — она кивнула на царивший в помещении беспорядок. — И Кристап только что уехал…

— Тем лучше! Заменю его по хозяйству, если позволите… — Лигита решительно направилась к столу, где была навалена посуда, но остановилась на полпути. Ее внимание привлек бюст «Лагерной девушки». — Неужели похожа? — спросила она, обращаясь не то к Аусме, не то к себе. — Я бы ни за что себя не узнала.

Она подошла к зеркалу, внимательно посмотрела на свое отражение.

— Не говорите, — Аусма встала с ней рядом. — Те же самые черты.

— Но выражение? — остановила ее Лигита горестным жестом. — Никогда в жизни не смогу я больше смотреть на мир с таким вот упрямством.

— Только не говорите Кристапу, пожалуйста! Он так любит свою первую работу.

— Он поймет, что я уже не та девушка, — в ее тоне звучала нота запоздалого и потому бесполезного раскаяния. — И никогда больше ей не буду. А жаль. Даже на фигуры Саласпилсского мемориала я смотрю так, будто они воздвигнуты в память незнакомых мне людей. — Она круто обернулась, подошла к столу и совсем другим голосом воскликнула: — Малосольный лосось! У нас он стоит бешеных денег!

— У нас тоже.

Обе женщины улыбнулись.

— Отрезать? — предложила Аусма.

— Буду признательна. Несмотря на все волнения, у меня сегодня волчий аппетит.

— Сейчас поставлю кофе, — Аусма встала.

Лигита взглянула на часы и покачала головой:

— Лучше чай. Во второй половине дня я стараюсь не пить кофе, иначе плохо сплю ночью.

— А Кристап даже ночью кофе пьет ведрами.

— Что еще ему нравится? — спросила Лигита. — Расскажите! Я ведь так мало про него знаю.

— Больше всего Кристап любит море. Каждый свободный час проводит у своих дальних родственников в рыбацком поселке. Спит в сарае, ходит полуголый, прямо как дикарь какой-то. И при каждой возможности выезжает с рыбаками в море проверять сети.

— А вы? — спросила Лигита с ревностью. — Вы тоже живете в этом сарайчике?

Аусма не успела ответить, в мастерскую вошел еще один нежданный гость.

— Меня Пич привез, — объяснила мамаша Кристапа. Со свойственной старому человеку прямотой она сразу направилась к Лигите и, вытирая слезы, принялась уверять ее: — Точь-в-точь такой хорошенькой я тебя и представляла, доченька. Кристап ведь столько о тебе рассказывал!

— Не плачьте, госпожа Аболтынь! Радуйтесь, что у вас такой знаменитый сын.

— Разве я что говорю! — подхватила старушка. — Был бы чуть со мной поласковей — и совсем хорошо бы. А так грех жаловаться. — Опомнившись, она снова вернулась к волнующей ее теме: — Так я и знала, что рано или поздно господь вас соединит.

— Вы верите, что есть бог. Как же он тогда допускает, чтобы люди так страдали?

— Что верно, то верно, в мое время господь так не скупился на милости, — согласилась мамаша. — Но ничего, теперь все пойдет на лад, все образуется, ты ведь навсегда приехала?

— У меня там дом и семья. Но я обязательно приеду еще.

— А как же Кристап? — смешалась старушка. Взглянула на Аусму и вовсе растерялась: — Ты не сердись, дочка, он ведь у меня один… Давно бы пора внукам… Пока могу за ними присматривать. Сколько еще буду держаться на ногах?.. — она умолкла, окончательно сбившись с толку.

К счастью, в этот миг вернулся Кристап. Он заметил Лигиту, спрятал набитый бутылками рюкзак за дверью.

— Хорошо, что вы уже познакомились…

— Даже подружились, — уточнила Лигита. — Аусма очень милая девушка, и мама у тебя такая сердечная. К сожалению, мне пора под душ, пора переменить обувь, иначе я вам весь праздник испорчу. Ты проводишь меня до парохода?

Аусма за спиной у гостьи закивала Кристапу головой, давая понять, что сумеет обойтись без его помощи.

…В каюте Лигиты Кристап сразу обратил внимание на безукоризненный порядок. На его художественную натуру безликий уют произвел тягостное впечатление. Здесь не было места ни для чего личного, ни следа ее собственных личных привычек, привязанностей — ни раскрытой книги, ни брошенной на спинку стула кофточки, ни конфет в хрустальной вазе или хотя бы сдвинутого со своего места предмета. Флаконы и коробки разнообразной формы и размеров, расставленные перед зеркалом, напоминали витрину парфюмерного магазина.