Сергей Антонов - В городе древнем

Быть может, существование такой столовой для избранных, где подавали наваристые щи, а на второе — горячие котлеты с картошкой, могло показаться и несправедливым: горожане жили на скудном пайке, общедоступных столовых не было, но никто не считал это несправедливостью. Понимали: у этих людей забот и дел больше, чем у кого-либо. И забот — не о себе, и дел — не своих. А поухаживать за ними некому: сами нездешние, живут многие без семей…

О делах разговаривали в столовой почему-то мало. Наверное, именно здесь, в теплом доме, где вкусно пахло хлебом и щами, где все обещало покой, невольно наступала реакция на утомительную и бесконечную в своей мелочности работу, неустроенность жизни, тяжелый быт…

На глухой стене висела старая, порванная карта европейской части Советского Союза. Первый, услышавший по радио сводку, отмечал флажками на булавках взятые нашей армией города, переносил на запад красную нитку, обозначавшую линию фронта.

— Новороссийск снова наш, — приближался кто-нибудь к карте и вдруг замечал, что Новороссийск уже отмечен.

Через минуту-другую входил новый посетитель, быстро раздевшись, шел к карте:

— Взят Новороссийск, — и видел, что его опередили.

Потом появлялся кто-нибудь еще, смотрел на карту:

— А-а, отметили…

Однажды при Степанове пришел в столовую небритый человек, вернувшийся из какой-то дальней поездки за строительными материалами, посмотрел на карту и заплакал. Накануне был освобожден город, где у него осталась семья…

Красная нитка на карте ползла все дальше и дальше — на запад, на юг. Миллиметры на карте — десятки городов и сотни сел на земле, с десятками, сотнями тысяч людей.

Николай Николаевич Захаров приходил в столовую не часто и тоже первым делом привычно бросал взгляд на карту, хотя такая же висела у него в кабинете.

Сегодня он обедал здесь. Степанов едва вошел, как увидел его.

— Товарищ Степанов, — позвал его Захаров, — присаживайтесь… — и указал место рядом с собой.

Задание выяснить состояние школ в районе дал Галкиной Захаров. Теперь он хотел узнать, в каких селах и деревнях побывает Степанов.

Степанов ответил.

— Поезжайте, поезжайте! Вернетесь — зайдите и ко мне. Успехов вам!

Когда Захаров ушел, Троицын, сидевший у окна, спросил:

— Степанов, это не вы Орлика зафрахтовали?

— Я…

— Придется транспорт у вас отобрать, — не переставая жевать, проговорил Троицын, уверенный в своем праве.

Степанов подсел к нему.

— Эх, Федор Иванович! — сказал с сожалением. — Был здесь Захаров — вы молчали, ушел — завели спор.

— Погодите вы! — Троицын недовольно махнул толстой короткой рукой и полез во внутренний карман пиджака, достал вчетверо сложенный листок: — Читайте…

Степанов взял листок, развернул… Записка была написана на отличной белой и плотной бумаге с зубчиками по краям.

— На такой немецкие господа писали, — заметил он, разворачивая записку.

Простым карандашом на ней было старательно выведено:

Товарищ Троицын!

Приезжайте в Костерино. Мост не строют.

— Кто это пишет? Какой мост?

— Неподалеку от Костерина — строительного материала на пять бараков…

И Троицын рассказал Степанову о лесе, заготовленном полицаями для постройки новых домов:

— Думали, что немцы здесь — на века, хоромы хотели себе поставить. Лес заготовили превосходный… А тут пришлось драпать… Не до хором стало!.. Я ездил на место, выяснил: штабеля — неподалеку от шоссе, подъезд к ним удобный, машины пройдут. Правда, на дороге Костерино — Дебрянск нет моста… Вернее, есть небольшой мосток, на телеге переехать можно, а машины с грузом не пройдут. Решили строить… Договорились: машины дает воинская часть, рабочую силу поставит Костерино… Но, видно, что-то случилось… Так что придется лошадку у вас отобрать… — заключил Троицын.

— А кто пишет?

— Не знаю, подписи нет…

Степанов понимал, что дело у Троицына важное и, пожалуй, срочное, но отдавать лошадь ему не хотелось.

— А другой лошади нет? — спросил он.

— Откуда?..

В дальнем углу звякнула алюминиевая ложка и послышался голос Соловейчика:

— И кто же это срывает план работ? — Соловейчик забарабанил пальцами по столу. — Выходит, все есть, а мостика-то не будет? Так, что ли?

— Выходит, так… — Троицын положил листок на стол, хлопнул по нему ладонью: — Сигнал в обход председателя сельсовета…

— Что же он за человек такой? Не может даже известить, что и как? — спросил Степанов.

— Фронтовичок, — с иронией ответил Троицын.

— Бросьте вы это дурацкое слово! — рассердился Степанов. — Фронтовичков нет, есть фронтовики!

— Хотелось, чтобы было так. А на деле иногда… Вот недавно ехал в область, вдруг появляется в вагоне «артист»… Поет что-то жалостливое, а потом протягивает шапку: «Пролившему кровь за Родину подайте на пропитание!» А от самого сивушный дух за версту…

— Значит, не фронтовик! — ответил Степанов. — Не достоин этого звания. А «фронтовичок» — такого слова нет, есть — «спекулянт». Выходит, в Костерине как раз такой «герой»?

— А черт его разберет. Мне он показался каким-то шалым… А может, случилось что с ним… в тифу свалился… надорвался, таская бревна… А моста нет, — повернул на свое Троицын, — и выкручивайся, начальник стройтреста, как знаешь и умеешь! Надо мне ехать, Степанов.

— И мне надо, Троицын.

— Что вы спорите, — снова вмешался Соловейчик. — Тебе… — обратился он к Степанову, но тут же поправился: — Вам куда нужно ехать? В Красный Бор? Так?

— Да, в Красный Бор и в колхоз имени Буденного.

— А Костерино твое, Троицын, почти на дороге в Красный Бор.

— Восемь верст в сторону, Соловейчик, — поправили из другого угла.

— Ну, восемь километров, — согласился Соловейчик. — Степанов довезет, тебя до твоего заветного Костерина, сбросит, а сам поедет дальше.

Троицын, отвернувшись от Соловейчика, неожиданно резко двинул через плечо большим пальцем руки в его сторону и, обращаясь ко всем, но только не к нему, ядовито сказал:

— Все знает! Все организует! А на чем я обратно вернусь? Или мне в Костерине оставаться?

— Проявишь инициативу на месте — и вернешься.

Троицын, которому, судя по всему, успели надоесть всегдашние хитросплетения Соловейчика, ответил ему, обращаясь опять-таки ко всем:

— Брось Соловейчика, связанного по рукам и ногам, в муравьиную кучу — через пять минут он будет ехать на муравьях в коляске.

В столовой засмеялись — Соловейчика все знали хорошо. Степанов, который, как и другие, с интересом слушал этот разговор, повернулся к Троицыну:

— Федор Иванович, я могу заехать в Костерино и разобраться. Полномочия даете?

— Можно и так, — проговорил, как бы разрешая, Соловейчик.