Сергей Антонов - В городе древнем

Проскочив в настежь раскрытую дверь, Игнат очутился в полумраке. Окна еще при немцах были заложены кирпичом, и сейчас его выламывали, штуку за штукой, стараясь не повредить, чтобы снова пустить в дело. Еще не все дыры и трещины в стенах были заделаны, из них дуло; заложить их, особенно наверху, было, пожалуй, самым трудным.

— Здравствуйте, товарищи! — бодро приветствовал Гашкин строителей.

Ему ответили, на минуту-другую приостановили работу: с чем это пришел райкомовский актив? И только одна девушка продолжала носить кирпичи. Согнувшись под их тяжестью, она медленно поднималась по закапанной раствором наклонной доске с набитыми на ней планками. Гашкин не сразу распознал в ней Нину Ободову.

— Трудишься? — спросил он.

— Работаю… — глухо отозвалась Нина, даже не обернувшись в сторону Гашкина. В брюках, выменянных на хлеб, в ватнике, туго перетянутом ремнем, она легко сошла бы за смазливого мальчишку, если б не платок.

— Давай, давай! Пора и поработать!

Гашкин считал, что и сейчас Нина все еще не искупила своей вины.

Никто в бригаде не относился к Нине плохо. Никто и никогда не повторил ей того, что с такой резкостью бросил тогда в райкоме Гашкин!.. Работавшие рядом с ней девчата с Бережка, пожилые мужчины, женщины хватили горя, бед и знали, как нелегко было жить в те долгие страшные месяцы. «Девчонка… Что-то было, а что-то приврали… К красивым всегда грязь прилипает больше…»

И сама Нина считала, что здесь к ней относятся очень-очень хорошо, прямо замечательно! Недаром, идя на работу из сарайчика тети Маши, она так спешила проскочить улицы и поскорее очутиться на стройке. Здесь всех она считала своими. А уж о бригадире и говорить нечего! Как родной…

Однако эта молчаливая с некоторых пор девчонка не могла забыть так легко оброненного Гашкиным словечка. Оно жгло ее душу, преследовало, отравляло жизнь. Теперь она всегда ждала, что кто-нибудь снова, нехорошо хихикнув, бросит ей это страшное слово… Не сегодня, так завтра… А если и не скажет плохого, то уж подумает наверняка!..

Нина накладывала на свои «козы» кирпичей столько же, сколько и мужчины. Один из них как-то заметил ей, что не стоит носить так много. Нина ответила:

— Ничего… Карточка дается всем одинаковая! — и потащила свою ношу.

Как иначе! Другие тоже не железные и не стальные…

Она уже не обращала внимания, как ныла по вечерам спина… Но ведь кто-нибудь должен увидеть, как она работает, увидит и скажет кому следует в райкоме, и там уж как-нибудь постараются сделать так, чтобы не висел на ней этот невидимый, пригибающий к земле ярлык… Что стоит сказать ей два добрых слова?..

Но от Гашкина этого, пожалуй, не дождешься. Он был убежден, что все делает только на благо… Вот и сейчас, как всегда…

— Ну, товарищи, как? — бодро спрашивал Игнат, придирчиво оглядывая фронт работ. — Успехи есть? Есть! Как, Латохин, в срок сдадите или раньше?

— У нас бригадир есть, товарищ Гашкин, — сдержанно отвечал Сергей.

— Знаю…

— Стараемся, — скромно ответил бригадир Дмитрий Иванович, которого все звали дядей Митей.

— Вижу, вижу… Эх, помочь, что ль, вам?.. — неожиданно загорелся Гашкин. — «Козы» лишние у вас есть?

— Нету, Гашкин, — ответил бригадир. — Да и ни к чему это… Занимайся-ка ты лучше своими делами!

Гашкин не обиделся:

— Ну и черт с вами! Пойду дальше… У меня еще два объекта… Да! — вспомнил он. — Вот что, девушки… Вернетесь к себе, скажите товарищу Красницкой, чтоб в райком пришла… Вечером…

Тяготившийся вынужденным из-за болезни бездельем, Степанов вновь взялся за рукопись Владимира Николаевича. Одна глава заинтересовала его особенно, и он прочел ее не отрываясь. Это была «История Федора Алексеевича Семенова и его спор со знаменитым французским астрономом Араго».

Под заголовком нарисованы одноэтажные домики, куры перед ними, облака и птички, как их обычно рисуют дети — галочкой. Под рисунком подпись: «Курск». Рядом набросаны большие дома, Эйфелева башня, парки. Подписано: «Париж».

В главе рассказывалось, как самоучка из Курска, сын купца, вычислил солнечные затмения на 150 лет вперед. Знаменитый французский астроном Араго категорически отверг эти расчеты: в девятнадцатом веке полных солнечных затмений, видимых в Европе, больше не будет! Русский мужик смеет с ним спорить!

Но наступил год, день и час, и предсказанное затмение началось. Секунда в секунду, как вычислил Семенов! Араго печатно извинился перед курянином, признал свою ошибку.

«Если это мог совершить русский самоучка самостоятельно, без чьей-либо помощи, то что мог бы он совершить, пользуясь поддержкой? — подумал Степанов. — Он и многие другие безвестные русские самородки… Вот теперь в школу на Бережке придут их маленькие наследники, которым даны воля и право стать великими… И кто-нибудь из его учеников — кто знает? — может быть, станет им…»

Так высказанное старым учителем и не раз передуманное его учеником замкнулось на их общем деле — школе.

Вошел Турин:

— Миша, Таня пришла…

— Пожалуйста, попроси…

Таня вошла, бочком села на краешек стула.

— Таня, — начал Степанов, — я думаю, что ты меня поймешь правильно… — и увидел, как насторожилась, широко открыла глаза девушка. — Я договорился, что буду жить в школе.

— На Бережке? — радостно вырвалось у Тани.

— Да… С неделю я еще проваляюсь, и мне нужно будет приносить обеды и завтраки… Или хотя бы одни обеды. Ты можешь это взять на себя?

— Конечно… И завтраки буду носить, и ужины, — охотно согласилась девушка. — А когда я на дежурстве буду, девчата помогут. Я договорюсь…

— Спасибо, Таня. Через неделю, даже дней через пять, думаю, я кончу с этой иждивенческой жизнью.

Степанов стал ее расспрашивать, как живут переселенцы, что в городе, что на Бережке?..

Таня рассказала, что в свободное от дежурств и забот по дому время девушки ходят по землянкам, сарайчикам и читают газеты. Но им задают столько вопросов и порой такие сложные, что они подчас не в состоянии все политически верно объяснить. Не поможет ли он им?

— Пожалуйста… — откликнулся Степанов, — вот поправлюсь…

Боясь вызвать недовольство Турина — опять скажет, клуб в райкоме, — Степанов не стал задерживать Таню, постарался отпустить ее поскорее.

Едва девушка ушла, Турин стал в дверях.

— Миша, не нужно тебе так спешно переезжать и не нужно было просить Таню ни о чем.

— Подожди, подожди… — заволновался Степанов. — Я и мои посетители действительно мешаем здесь! Как же быть?

— Получишь койку в общежитии, в бараке.

— Когда?

— Когда закончат его. Через две недели, месяц…

— Ого! А почему не нужно было просить Таню?

— Потому что ты… — Турин затруднялся в выборе слов и сердился.