Сергей Антонов - В городе древнем

— Есть, Толя…

— Вот я такую и выращу! — уверенно заявил возница.

— Как же ты вырастишь?

— Буду поливать землю красными чернилами, и вырастет красная капуста! Вот только где чернил взять?..

Вера смеялась.

— Но сначала я выращу черную капусту, тетя Вера…

— Почему же черную?

— А у меня черная тушь есть. Подарили…

— Ну что ж, начни с черной… Что ты там еще предполагаешь совершить?

— Хочу автомобиль сделать…

— Из чего же?

— Два велосипеда, а посредине — моторчик. Все как у настоящего: четыре колеса и мотор. Вот только где взять? Пушка у нас в селе есть, и не одна, а велосипедов нету… Я б и самолет сделал. Но там — измеритель высоты. Без измерителя ничего не выйдет!

Лошадка бежала без понуканий, рассуждения Толи вызывали добрую улыбку, Вере становилось легче, вспоминалось детство…

…Маленькая девочка с папой и мамой едет в санях к щедрым родственникам на елку… На елке ей подарят куклу, которая сама закрывает глаза, красивый мешочек с конфетами, напоят горячим чаем с пирожным, покажут туманные картины на огромной белой простыне и после уложат спать в теплой комнате с лампой под розовым абажуром на столике…

«В город, в город, скорей в город…» — выбивали по дороге копыта лошадки.

Куда же, как не в Дебрянск, вернется, если ему суждено, Николай или дойдет весть о нем?

«В город, в город, в город…»

В ушах Веры серебряными бубенчиками звучала необыкновенная песня о тройку, необыкновенная потому, что едва она касалась слуха, как вспоминались, зримо виделись равнинные просторы, голубое под луной сияние снегов, черные фигуры лошадей с удальцами на санях, для которых стоверстные пространства — пустяк…

«В город, в город…»

Брызгала пыль из-под копыт честной лошадки, мелькали ее тонкие ноги, и хотелось, чтобы ветер свистел в ушах, чтобы неясное солнце отлетало назад.

Не заходя домой, Вера завернула в районо и высказала Евгении Валентиновне свое категорическое мнение: школу в Ямном открыть!

Галкина кивнула, соглашаясь, и, не задав ни одного вопроса о поездке, что было так на нее не похоже, сказала, что завтра в город приезжают два американца из торговой делегации. Сопровождать гостей по городу поручено ей, Вере Леонидовне, поскольку она знает английский и к тому же сама воевала. Короче, ее ждет Захаров…

— Американцы! — только и проговорила Вера. — Вот уж не думала, не гадала!

— Да, выразили желание взглянуть, как выглядят наши города после фашистской оккупации. Были в областном, а теперь пожалуют к нам в Дебрянск…

Поколение, к которому принадлежала Вера Соловьева и ее товарищи, любило Америку. Они знали ее по увлекательным бодрым книгам, по динамичным фильмам, по людям, прославившим свой народ, — Томасу Альве Эдисону, Марку Твену, Теодору Драйзеру, Джону Риду, Франклину Делано Рузвельту.

С детства они слышали с уважением произносимое и казавшееся чудесным слово «Америка». Северная и Южная — это были географические понятия; более емким, манящим, загадочным и недоступным было просто «Америка».

Индейцы и прерии, золотоискатели и авантюристы, Ниагарский водопад и дом в сто тридцать этажей, движущиеся тротуары и газеты в сто страниц, статуя Свободы и завод автомобилей Форда… Борьба за независимость… Уморительный и грустный человек в котелке и огромных ботинках — Чарли Чаплин…

Деловой энергичный народ не мог не нравиться, не мог не быть любим энергичной пытливой молодежью. Воспитанная в уважении к любому народу, американский она почитала. Он выступил нашим союзником в борьбе с фашистской опасностью. Америка заявила о своей готовности всячески помочь России, совершающей подвиг во имя человечества. Сталин разговаривал с Рузвельтом, их фотографии были помещены во всех газетах.

И вот представители заокеанской страны завтра приедут в Дебрянск.

И снова — иностранцы в России…

Не с ухаба на ухаб, не на возке с занавесками — на мощном «виллисе», по шоссе, размозженному гусеницами десятков танков, кое-где разбитому бомбами.

Встреченные Захаровым и вечно улыбающимся Маминым, гости не захотели «отзавтракать» и выразили желание поскорее приступить к осмотру города, чем вызвали к себе расположение: стремление сейчас же заняться работой выявляло в них тех самых деловых американцев, которых уважали наши люди.

Мистер Джек Уорфилд был высоким, стройным пожилым мужчиной, у которого все продолговатое, длинное — фигура, лицо, пальто, трость, пальцы. Волосы совершенно седые, с тем оттенком серебра, который принято упоминать в связи с определением «благородный». Лицо худое, тщательно выбритое, глаза умные, усталые. Его спутник, журналист Гейбл, был меньше ростом, моложе, неопределеннее и мельче. В коротком спортивном пальто, перекрещенном ремнями двух фотоаппаратов, он стоял, заложив, чувствовалось, сильные руки в карманы, жевал резинку.

Знакомясь с Верой, Уорфилд приподнял шляпу, поклонился и взял ее руку, чтобы поцеловать.

Вера начала снимать варежки, вышитые крестиком, не могла быстро сдернуть, смешалась. Мистер Уорфилд отодвинул край варежки и поднес Верину руку к своим твердым сухим губам. Гейбл поклонился, приподнял шляпу, пригласил в машину, сказав по-русски:

— Пожалуйста.

Она села в машину о американскими гостями. Мамин, не знавший по-английски ни одного слова, кроме «гуд бай», устроился на второй машине с представителем облисполкома Савельевым и Захаровым и считал свое положение наиболее выгодным: о чем бы он с иностранцами говорил? Да и вообще, такие солидные американцы, вдруг он скажет что-нибудь не так или сделает не так? А вот с Савельевым и Захаровым — свободно и легко.

Машины тронулись.

— Значит, город и ближайший колхоз? — спросила Вера, быстро, как ей казалось, составив английскую фразу. Только первое слово она сказала по-русски.

Уорфилд ответил по-английски. О! Понимать живую разговорную речь американцев было гораздо труднее.

— Пожалуйста, повторите, — попросила Вера. — И не очень спешите.

Уорфилд в знак того, что он слушается, наклонил голову и повторил фразу. Вера поняла, что он согласен с ее предложением и вообще согласен следовать за ней куда угодно, доверяется ей.

Проехали уже несколько кварталов. Приготовившись, Вера начала:

— Ну вот… Здесь был древний русский город. В летописях он упоминается много раньше Москвы. Города сейчас нет. Он уничтожен не стихией, не случайно — преднамеренно, по плану. Специальный отряд гитлеровцев взрывал каменные дома, поджигал деревянные. Поэтому вы и видите пустыню. Но город будет.

— «Будет»… Конечно. Но где живут люди сейчас? — спросил Уорфилд.

— Лучше всего посмотреть самим, — посоветовала Вера. — Остановите машину. — Не успел Уорфилд помочь, как Вера выпрыгнула из нее. — Пройдемте в землянку. Они все одинаковы.