Моисей Гольдштейн - Биробиджанцы на Амуре

Ранним утром послышался топот лошадиных копыт. Топот приближался, и среди высоких трав начали выделяться силуэты всадников. Первым ехал Ривкин. Он обхватил Сокола своими длинными ногами, уздечку держит в левой руке и покачивается в седле. У Ривкина шапка на затылке, рубашка расстегнута. Он указывает рукой на Берку и что-то сердито говорит едущим позади.

Топот копыт будит всех. Ребята потягиваются, сбрасывают с себя мешки, а некоторые только высовывают из них помятые физиономии.

— Эй, ребята, что разлеглись? — кричит Ривкин, спрыгивая с коня. — Где катер? Почему не переехали на остров? Амур косить собираетесь? Чего это вы здесь валяетесь, по какому случаю дрыхнете?

Он подбегает к тем, кто лежит еще в мешках.

— Берка, чего это они валяются? По какому случаю разлеглись? Почему зря время тратят? Такие дни стоят, каждый час — золото!

Берка дуется. Он чувствует себя в чем-то виноватым, но не хочет этого показывать и даже сердится:

— А что я мог сделать? Высушить воду на острове?

— А откуда известно, сколько там воды?

— Лопатин говорит, все рыбаки говорят, что на метр.

— Они говорят! — не унимался Ривкин. — Самому посмотреть надо!

Он закусывает губу от злости, смотрит на потягивающихся ребят, на баркас, что привязан к берегу, и задумывается. Потом говорит сердито:

— Черт бы тебя взял, бригадир задрипанный! Катер отпустил, теперь расстели юбку жены и шагай по ней через Амур!

— А ты бы его за хвост придержал! — ворчит Берка и входит в хату Лопатина, где весело потрескивает печка.

Солнце начинает вылезать из воды. Чуть подальше от берега, на плоту, усаживаются Ривкин, Груня, Фрид, Рубин и Златкин — партийцы и комсомольцы. Ривкин все еще сердит. Он спрашивает:

— Зачем отпустили катер?

— Коммуна осталась без продуктов и без товаров. Необходимо было отвезти, — отвечает Фрид.

— Никто бы не умер от того, что товары придут на день позже. Теперь знаете, сколько мы будем стоять у берега, дожидаясь катера? Сейчас, в такое время!..

— Берка говорит, что всего несколько часов, — оправдывается Фрид.

— Что? Сколько? Кто говорит? — срывается с места Ривкин. — Берка говорит? Эх!..

Он сжимает губы и молчит. А скулы так и ходят, и все лицо его пылает от гнева. Фрид видит это и пробует его успокоить:

— Ты не злись, Ривкин. Этим делу не поможешь. Раз мы пришли посоветоваться, так давайте…

— Надо позвать Берку, — говорит Груня.

— Да ведь он же беспартийный, — возражает Златкин.

— Он пока еще бригадир, — отвечает Фрид.

Берка пришел насупленный.

— Ну, значит, так, — говорит Фрид, — особенно распространяться нечего, надо выяснить, каково положение на острове, и все тут.

— Чтоб зря не тратить времени, — перебивает Ривкин, — надо отправиться сразу на оба острова, — тогда за один день узнаем, как обстоит дело.

Берка не согласен:

— Пускай поедут на Алешин остров, он ближе. Зачем посылать две лодки с людьми?

— А люди пусть лучше поспят… — саркастически заканчивает Ривкин.

Решено было ехать на оба острова: Ривкину и Златкину — на Алешин остров, Фриду, Рубину и Берке — на Тарабаровский. Груня остается с лошадьми. Решено.

Вскоре лодки отделились от берега и потянулись по Амуру.

Отъехав, Ривкин встал в лодке:

— Эй, ребята! Отбейте косы и насадите их!

Отбивать и насаживать косы умели не все. Даже среди тех, кто уже бывал на сенокосе, некоторые не умели насадить косу так, чтобы острие не лезло в землю. Это умели только один-два человека из старых коммунаров, в том числе и Файвка. Он-то хорошо знал, что такое настоящая коса. Вот и стоит он все утро, звенит косами, улавливая ухом звон стали. Одна коса уже отложена в сторону, он пробует другую. Файвка углублен в работу, Нынче он осторожнее при отборе кос, чем когда-либо, он ищет, смотрит, проверяет. «Надо соревноваться, — думает он, — ленинградец меня вызывает… — и мысленно улыбается. — Эх, благородный юноша, руки коротки!» Отобрав две косы, Файвка начинает отбивать их, и над Амуром раздается веселый звон.

— Смотри пожалуйста, лучшие косы себе отобрал! — кричит старший Брейтер.

— Зачем ему две? Себе готовит две, а другому — ничего?

— Файвка, на что тебе две косы?

— Одна мне, другая жене, — отвечает он, стуча молотком по лезвию.

Отбив обе косы, он начинает их натачивать. Подходит к воде, смачивает точило и водит им по жалу косы.

— Острые! Бритвы, а не косы! — говорит он тем, что стоят рядом и тоже натачивают. — Бриться можно будет…

— Ты готовишь две, я тоже две приготовлю, а вдруг одна сломается!

— Делай, — отвечает Файвка. — Только у меня не ломаются.

Рукоятки он тоже отобрал две — гладкие, ровные, с хорошо пригнанными ручками. Он вставил их правильно: ручки — на уровне пояса, косы направлены чуть вкривь, чтобы острие не глядело в землю, хорошо заклинил, еще раз провел точильным камнем по жалу и, когда все было сделано, вскинул обе косы на плечо и направился к лужайке за гумном у Лопатина. Там он провел рукой справа налево, и коса распелась — «джен-н-н, джен-н, джен-н». Он прошел порядочную часть лужайки, не пропустив ни травинки. Испробовал и вторую косу, на обратном пути снова подправил их на точиле и пометил обе палки: на одной вырезал «Файвка», вторую не тронул… Обе косы повесил на дерево и крикнул Зелде:

— «Клетрак», можешь уже кормить?

— Сейчас будет готово! — ответила та из-за облака дыма.

День был на исходе. Надвигалась ночь с синевой и свежестью. Комары распелись громче, ярче разгорелись костры, окутывая дымом головы коммунаров.

— Ох, — вздыхал старший Брейтер, высокий и крепкий, словно дуб. — Ох, капельку бы дыма! Ведь они жить не дают! Как это вынести? Хуже, чем в аду!

Он совал голову в дым — как в бане лезут в пар.

— Канюка старая! — сплюнул Файвка. — Выдержать не может, — комар укусил… Канючит…

— Комар, говоришь, укусил! На, смотри! — И старик показывает расчесанную шею.

— Тьфу, старая калоша! Это вши тебя искусали!

Брейтер не переставал стонать и все совал голову в дым.

— Ой, не выдержу! Черт занес меня сюда!

— Эх вы, переселенцы! — произнес кто-то. — А помните двадцать восьмой год?

— Какое это имеет отношение к нам? — спрашивает Брейтер. — На производстве комаров не было, там спокойно работали.

— Хорошо, что тебя там не было! — смеется Файвка.

— А что, не проработал я двадцать лет на производстве? Быть бы мне так отцом своим детям! У меня даже ударная книжка есть, пусть мой байструк скажет, спросите у него!

— Слышь, байструк, правду старик болтает? Говори! — Файвка тянет мальчонку за короткие штанишки, ухватив заодно кусок мякоти.

Маленький Брейтер визжит от боли и трет ущипленное место. Он сердито поглядывает на Файвку и с озлоблением — на отца.