Альберт Мифтахутдинов - Закон полярных путешествий: Рассказы о Чукотке

А вчера по этому обрыву скатился белый медведь. В общем — он вовсе и не белый, а какой-то желтый, как в поселковом магазине игрушка из светло-желтого плюша. Николай и Теюнэ уехали проверять капканы, оставили нам старого пса Мальчика и двух молодых. Вой подняли молодые, но не решились приблизиться к зверю.

Медведь ковырялся на помойке рядом с домом. Я выскочил, вместе с Мальчиком, мишка крутанулся на месте, скатился с обрыва и кинулся в торосы. Мальчик и осмелевший молодняк бросились его догонять. Но он уходил быстро. Бегает медведь смешно, вихляет желтым задом, часто оглядывается, оттого и кажется неуклюжим. Но это впечатление обманчиво — он ловок и быстр.

Тяжело дыша, собаки возвращаются часа через два.

Мальчик — помесь колли с чукотской упряжной собакой. Совершенно невероятное сочетание. Он стар, умен, нетороплив. Глаза у него белые. Я никогда у собак не видел таких глаз. Медведя он не боится, и в упряжке — вожак. Если Николай и Теюнэ разъезжаются по участкам одновременно и не берут с собой Наташу, они не берут и Мальчика, оставляют дочь под присмотром старого пса. Живет он в комнате — это его привилегия.

— Мальчик, иди скажи, сейчас кушать будем! — говорит Наташа.

Мальчик толкает дверь, выходит на лестницу, и вскоре раздается истошный вой собак, ожидающих кормежку. Как удается Мальчику передать информацию — остается неясным…

— Умка еще придет, — вспоминает вчерашнюю историю Теюнэ.

— Зачем?

— Ко-о… не знаю… они каждый год приходят, — смеется Теюнэ.

— Во-он, — кивает Николай на топчан, — прошлой весной приходил.

На топчане шкура белого медведя.

— Она, — показывает Николай на Теюнэ. — Ее работа.

Однажды, когда Николай уехал на охотучасток, медведь подошел к дому, залез в сени, устроил там форменный разбой, а потом поднялся по ступеням и влез в комнату. Там были Теюнэ, пятилетняя Наташа и Мальчик. Хорошо, что оружие находилось в комнате, а не в сенях, как обычно, где оставляют карабин, чтобы он не запотевал в теплом помещении. Теюнэ убила зверя, выстрелив ему в пасть.

— Подъезжаю к дому, собачки беспокоятся, что такое, думаю, — рассказывает Николай. — Вхожу, медведь на пороге лежит, женщины на топчане прячутся, а рядом с ними, на полу, Мальчик рычит… Даже разделать умку не успели!

Николай хоть и посмеивается добродушно, но в голосе у него скрытая радость, вот, мол, какие у меня женщины, не подкачали.

Свой карабин я тоже решил привести в порядок — он был совсем новый, еще в смазке, никто им ни разу не пользовался. С вечера отмыл его керосином, а утром ушел пристреливать. На выстрелы пришла Наташа.

— Не надо стрелять по бутылкам, — сказала она.

— Почему?

— Собачки летом лапки поранят…

Мне стало неловко — почему сам не додумался? Вспомнил, как на южном пляже в прошлом году поздней осенью, когда никто, кроме нас, северян, не купался, я собирал осколки битого стекла, металлические пробки и железяки, и друзья с радостью помогали, и в этой работе был смысл, а вот здесь я, не подумал о собаках, о тундре не подумал, а она жива, хоть и безлюдна… что мы сможем, если не станет тундры, собак и этих льдов в нашем океане?

…Поздний вечер, мы сидим, на полу на шкурах — стульев в доме нет — каждый занимается своим. Я чиню «Спидолу», Николай вяжет сеть на нерпу, Теюнэ снимает шкурку с песца, а Наташа расчесывает Мальчика большим самодельным алюминиевым гребнем, которым обычно правят песцовый мех.

Я приехал недавно, а не виделись мы долго — с прошлого года. Теюнэ говорит, у нее было предчувствие, что я приеду.

— Именно я?

— Нет… гость… я сон видела… и еще так знала, — она смущается, ей не хочется говорить о приметах, боится — мужчины будут смеяться.

А Николай рассказывает о шамане. Тот был великим фокусником, умел выходить из запертого помещения. Он улыбался, просил милиционеров отвести его назад. Шамана запирали, утром он стоял в коридоре, показывал на закрытую дверь, улыбался. Это он шутил так. И никто его тайны до сих пор не разгадал.

В конце концов шамана отпустили, и он уехал из этих мест в центральную тундру, покинул побережье.

Николай хорошо знает шамана, это его родственник. Но я не пристаю с расспросами. Тут, на побережье, еще столько раз придется удивляться — только имей терпение, не будь гостем — живи той же жизнью, тем же хлебом насущным, что и люди этого края, хоть ты и приехал погостить ненадолго.

Мы одни тут живем, от нас до любого жилья далеко, несколько дней нартового пути. Нам спокойно и хорошо, мы понимаем друг друга.

Я отладил старенький приемник, и Николай, бросив вязанье, слушает музыку, покуривает, отдыхая, а рука его машинально выстукивает ритм по цинковому ведру. В ведре вода — растаявший лед. Я смотрю на ведро, на Николая — мы улыбаемся. Несколько дней назад цинковое ведро, чуть меньше этого, унес ворон. Черный ворон (они в тундре громадные, как грифы) взял дужку ведра в клюв и улетел. Летел он низко и крыльями махал часто — было ему тяжело. Я бросился в дом за карабином, стрелял, да куда там! Ворон с ведром улетел за сопку. Зачем ему ведро? Никто из нас не знал…

Зато я узнал, что нельзя стрелять в ворона, здесь никто в ворона не стреляет. Ворон — прародитель здешних людей — рода Теюнэ. И в бурого медведя нельзя стрелять — это предки Николая. Они ушли к «верхним людям», а их души иногда вселяются в медведя. Поди узнай в какого? Нельзя стрелять…

— Кончай цинговать! — будит меня Наташа.

— Кит-кит илькатыркин! [4] Чуть-чуть спать! (чукот.)

Людей, подверженных цинге, обычно, одолевает сонливость. И с тех давних времен на побережье сохранилось выражение «цинговать» — долго валяться в постели.

— Кончай цинговать! — теребит меня Наташа.

— А ты умывалась? — я вылезаю наполовину, из спального мешка.

— Кит-кит ильхитевыркын! [5] Чуть-чуть умываться! (чукот.) — передразнивает она мой чукотский и смеется!

Сегодня наше дежурство — идти за льдом на реку.

Мы запрягаем нарту, берем с собой Мальчика, едем к реке — она недалеко. Надо надолбить льда, погрузить на нарту, — хватит на несколько дней.

Собаки бегут хорошо, они всегда по утрам в хорошую погоду резвые.

— Колобка жалко, — говорит Наташа.

Колобок — один из щенков-несмышленышей. Обычно он всегда сопровождает нас в походах за льдом, торопится сзади, догоняет нарту. А сейчас его нет.

Несколько дней назад он увязался за нартой, уезжающей на участок — там, в торосах, привады Теюнэ. Она его не заметила. Нашли его через три дня. Он попал в капкан. Лапа уже отмерзла.

— Я его сактировала, — сказала Теюнэ.

«Сактировать» — списать в расход, составить акт на гибель животного.

— А если Мальчик умрет, кто будет вместо Мальчика?