Альберт Мифтахутдинов - Закон полярных путешествий: Рассказы о Чукотке

Боялись только одного — наткнуться в середине пути, там, где мыс далеко вдается в море, на прижим. На карте прижимы не обозначены — старая карта, но мы не раз встречали прижимы на этом побережье. А что если и здесь встретим прижим? Тогда придется возвращаться — и весь пройденный береговой километраж коту под хвост! Придется переждать туман, возвращаться и идти тундрой. Можно, конечно, было бы от прижима сразу подняться на береговые скалы, а оттуда идти в тундру, если б скалы тут были нормальными скалами, а не вертикальными сорокаметровыми обрывами, по которым не то что подниматься, а даже думать об этом страшно.

В некоторых местах каменные стены с отрицательным углом и длинные угрюмо нависшие карнизы грозят обрушиться на голову от малейшего шороха. Да, если будет прижим — придется возвращаться.

Мы идем уже час. Сыро и тепло. Тихое море справа.

— Смотри! — говорит Виталий.

На галечном берегу глубокие следы. Следы большие — медвежьи, рядом поменьше — медвежьи, и следы какого-то копытного. Возможно, оленя. Небольшого оленя или барана. Дело простое — звери догоняли добычу.

Все следы в одном направлении, в сторону мыса, а обратных следов нет. Следовательно, где-то звери смогли подняться в горы. Это нас радует. Видно, прижима там нет. А раз медведи там поднялись, мы-то уж как-нибудь тоже. Знать бы только где.

— Надо доверять зверю, — решили мы и пошли быстрее, улучшилось настроение, и есть совсем не хотелось. И еще подумалось: это наверняка Рыжебокая с пацанами, кому уж тут быть?

А если погоня окончилась только что и сейчас медведи ужинают? Если там прижим, и, отужинав, звери повернут и пойдут нам навстречу? Вот сейчас покажутся из-за этого камня? М-да… Тут, на этом узком берегу, нам не разойтись.

Мы еще долго шли, внимательно всматриваясь во все, что впереди. Вот кайра сорвалась с обрыва и низко над морем ушла в туман, за ней вторая, вот гага спешит по берегу к воде, бросается в волну, а за ней выводок гагачат, молодняк, летать еще не умеют, вот длинношеий баклан примостился на выступе, сидит выше всех, озирает птичье царство, как свое собственное. Он поворачивает шею надменно, горделиво.

Впереди по обрыву посыпался ручеек мелких камешков. Я посмотрел наверх и от неожиданности остановился — на белесое туманное небо проецировались семь темных фигур.

— Бараны!

— Нет, это козлы, — внимательно рассмотрел их Виталий. — Молодые, этого года. А вон старик, вожак.

Козлы сверху смотрели на нас. Удивительно, эти пугливые животные нас совсем не боялись.

— Э-ге-гей! — крикнул им Виталий.

Козлы не шевелились, смотрели вниз.

Мы прошли немного, на повороте они скрылись из виду. Козлы помчались по скалам вперед, обогнали нас по вершинам — и снова подошли к обрыву, наклонив головы, рассматривая нас.

Несколько раз так повторялось. И нас, и их забавляла эта игра в прятки.

— Непуганые… нисколько не боятся.

— Догадываются, что стрелять не будем.

— Медведей на нашем пути нет. Если б были, козлы не вели б себя столь беспечно…

— Да, видимо, там нет прижима, хорошо.

— Если мы и про козлов проболтаемся Васе…

— Все равно туман, нельзя фотографировать — ему не будет обидно…

— Козлятинка, конечно б, не помешала…

— Далеко нести…

— В том-то и дело.

— Птица и рыба надоели уже.

— Ага… Эх, скажет Вася, лодыри вы, а не геологи, паршивого козла не могли пристрелить! Гуманисты вшивые, барышни! А у меня уже дырки на ремне негде сверлить!

Мы смеялись, представив, как Вася, не жалея крепких слов, оглашает пустынный берег страстным монологом в защиту вкусной и здоровой пищи.

Вася, конечно, добрый человек, и про гуманистов мы зря сочинили, хотя рацион надо б разнообразить, чего уж там… Поле на то и поле, есть захочешь — иди стреляй. Никто не принесет на блюдечке, не позовет в гости.

Такие дела, и вот мы у мыса. Теряются следы, кончается берег. Взгляд упирается в каменный обрыв. Мы видим прижим, вперед пути нет, и мы оба, как по команде, садимся на землю. Самое время закурить… Плохи наши дела.

Крутом тишина, только слышен глухой шелест моря и звон ручья, чуть-чуть разрезающего скалы. Ручеек ниспадает вниз, разбившись на несколько водопадов.

Вот он, прижим, и непонятно, куда могли деться медведи? Не видно места трагедии. Остается допустить, что чайки растаскали остатки трапезы, а дождь и волны смыли кровь. Но куда же пропали следы?

Невеселых дум хватило еще на одну сигарету. Теперь, если возвращаться, прийти на базу можно только завтра.

Все-таки мы шли быстро, запарились, надо выпить воды. Я отстегиваю кружку от кармашка рюкзака. Мы идем к ручью и пьем. Блаженные улыбки растекаются по нашим физиономиям. И вовсе не оттого, что утоляем жажду. Мы смотрим на ручей, падающий сверху, и решение великой задачи приходит нам сразу.

От прижима у зверей был только один путь — уходить в скалы по ручью, прямо по воде!

Нам все равно — мы и так промокли до нитки. Мы спешим проверить наше предположение. По ручью можно подняться, цепляясь руками за камни дна. Вода течет в рукава, течет за воротник, водопады обрушиваются прямо на голову, приходится закрывать глаза, но мы лезем вверх, и это нам удается, и мы рады, что не надо возвращаться, что вот еще немного — и мы будем на вершине скалы, а значит, на базе — сегодня!

Хорошо, что мы поверили зверю. Спасибо тебе, Рыжебокая!

…— Полным-полно медведей, — сказал Вася. — Полным-полно медведей…

Он возвращался с древнего могильника и с высоты сопки видел далеко на юге медвежье семейство. Они шли по распадку цепочкой, друг за другом.

Мы соединили на карте точки, где видели косолапых, и получился неровный четырехугольник, одной из сторон которого был берег моря.

И вышло, что вовсе не так уж и много было медведей. Просто нам попадалась одна и та же медведица: Рыжебокая с детьми, а четырехугольник был ее территорией. База наша на берегу в устье реки — домик в заброшенном, оставленном несколько лет назад селении, как раз посредине ее территории. Значит, она сюда еще придет.

— Вася, держи телевик шире, блондинка скоро появится. Блондинки — они такие, любят фотографироваться!

Вася улыбается, он верит — долготерпение побеждает все невзгоды, долготерпение в конце вознаграждается.

Но проходят дни, и вот последний день — совместный день нашего поля. Ребята уходят на восток, в ближний поселок, а я остаюсь. Со мной все оборудование, все имущество, все находки. Идут они налегке, даже без спальных мешков, потому что чертовски тяжело вверх-вниз по горам с тяжелым грузом на спине, да и резиновая двухместная лодка не выдержит много, а все прижимы надо обходить по морю на веслах. Потом, спустя время, я узнал, что ребятам досталось в этом трехдневном переходе, здорово они вымотались.