Альберт Мифтахутдинов - Закон полярных путешествий: Рассказы о Чукотке

— Исповедуй ифтидад [13] Ифтидад — обет воздержания. , негодник! — кричит Иосиф. — Не смотри на марокканок! («Что перед одной из них даже десять твоих Натали? Ничто! Пыль!»).

Стас вздыхает, посмеивается. И так видит — никакого сравнения! И что в ней нашел Ахмед? Святые мощи в джинсах!

Марокканские девушки потрясли Иосифа. Сколько грации в походке, изящества в неторопливых движениях, величия в посадке головы. С чем сравнить эти черные глаза — сплошной зрачок без радужной оболочки? Не с чем! Только здесь можно понять восточных поэтов, думал он. Только здесь. Эх, была не была, пойду знакомиться.

Но Ахмед опять зовет в автобус, и чужестранцы едут дальше. Такова туристская жизнь…

Началась она на рабатском аэродроме после шести часов лету от Москвы. Когда Иосиф окунулся в африканскую ночь на бетонке чужого аэродрома, вдохнул чужой воздух и ощутил запах недалекой пустыни, ушедшего солнца и невидимого океана, он понял, что все это ему уже знакомо, и не удивился, а лишь мучительно вспоминал, откуда эта память.

«Все так… все так…» — думал он. И лишь в зале ожидания, наблюдая в окно за подруливающим к стоянке громадным «Боингом», он догадался.

«Ну конечно же… Это от Экзюпери… Он же писал об этом! Сколько раз он приземлялся в Рабате! Сколько раз отсюда взлетал!»

Он посмотрел на часы. Было девять вечера местного. «Совсем не поздно, а такая густая ночь… В Москве полночь, а на Чукотке давно новый день».

Проснулись они в пять тридцать от протяжного заунывного крика… Где-то муэдзин молился, и его голос разносился окрест, усиленный репродукторами.

— Аллах акбар! Аллах рахман!

— Что это? — спросил Стас.

— Азан… призыв к молитве… муэдзин призывает правоверных совершить утренний намаз, молитву.

— А-а, — протянул Стас с таким видом, будто он этот азан слышит по крайней мере каждый день и это ему надоело.

— Между прочим, — наставлял его Иосиф, — намаз надо совершать пять раз в сутки.

— Это ты совершай его пять раз в сутки, мне ни к чему. Мои предки были более благоразумны и не связывались с мусульманами. И не привозили бабок из Турции…

Он перевернулся на другой бок с намерением продолжить сон, но здесь, на новом месте, в комнатных сумерках, едва рассеиваемых светом, пробивавшимся сквозь жалюзи, ему было непривычно, и только сейчас он осознал как следует, что спать в гостях надо поменьше.

— Открой окна!

С пятого этажа «Балима-отеля» далеко был виден белый город в утренней прохладе, ряды высоких пальм, а внизу — чистая, тихая, ухоженная улочка без прохожих.

Муэдзин давно закончил свою песнь, и тут раздался страшный грохот — мальчишка тащил по булыжнику два железных ящика с кока-колой.

«Почему ящики железные? — не понял Иосиф. — Ведь кока-колу держат всегда в пластмассовых? Впрочем, это их дело…»

— Давай скорей! — поторапливал Стас.

Они быстро умылись и ринулись вниз, на улицу. До завтрака еще было два часа.

Дымчатые рабатские кошки завершали утренний обход своих владений. Они выныривали из-за каждого угла, из-за каждой подворотни. Ночь и утро — их время, в дневной суете здесь не увидишь ни кошки, ни собаки.

Вдруг из двери булочной стремительно вылетело юное создание. Сквозь совершенно прозрачную кисейную голубую рубашку просвечивало загорелое тело и узенькие белые плавки. Ребята обомлели не от ее одеяния, которое категорически запрещено кораном, а от самого факта появления чуда на безлюдной рабатской улице. Под мышкой она несла длинный батон, отщипывая от него по кусочку.

— Одалиска! — прошептал Стас.

— Тише!..

Она мельком окинула взглядом иностранцев, прибавила шагу и юркнула в невидимую дверь. Наверное, она тут и жила, просто вскочила прямо с постели в чем была и сейчас торопится приготовить завтрак.

— Она еще девочка, — опомнился Иосиф, — просто акселератка, девочкам, наверное, можно…

— Такая красавица… Прямо богиня… Жемчужина в короне Марокко!

— Давай, давай, — подзуживал Стаса Иосиф. — Скоро ты и стихи писать начнешь.

Заботливая милая женщина переводчица Ирина Павловна, как наседка цыплят, собирала под свое крыло пробудившихся туристов:

— Торопитесь, торопитесь, идемте завтракать!

Натали была еще со сна, но накрашена с избытком.

— А мы девушку видели, — заявил Иосиф.

— Да что ты?!

— Да, в ночнушке. Ей очень идет. Чего б тебе не сменить джинсы на неглиже?

— Вся голубая и прозрачная, — вздохнув, добавил Стас.

— А между прочим, советским мужчинам, передовикам производства, вовсе не к лицу чуть свет пялить глаза на зарубежных девушек! Лучше б делали зарядку! Бегом от инфаркта!

— А если она красивая? — недоумевал Стас, и, все его круглое бородатое лицо выражало святость.

— Изменщики вы коварные… чего уж там! Все мужчины одинаковы! — к Натали возвращалось хорошее настроение.

Вот тогда-то по дороге в Танжер все и началось. Как обычно, Ахмед тепло поздоровался со всеми в автобусе, как обычно, спросил, здесь ли Натали (она всегда выбирала место на последнем сиденье, там окно шире), персонально ей улыбнулся и персонально с ней поздоровался:

— О, Натали!

Привычный ритуал был завершен, и автобус тронулся.

Туристы молча глазели по сторонам, изредка события за окном комментировал Ахмед, а Ирина Павловна переводила.

За окном проносилась красная земля Марокко. Холмы и перелески, апельсиновые и мандариновые сады, кипарисовые аллеи, крестьянин с понурой лошадью и деревянной сохой, белые невиданные птицы, мирно идущие вслед за лошадью по пашне, стога и копны сена, обмазанные глиной, — вот и не нужен навес, тут дождей мало, хорошо придумано.

Красная земля Марокко, а вдали Атласские горы, и синий океан, и столпившиеся на берегу громады белых отелей.

Плантации хлопка и сахарного тростника, рощи пробкового дерева и кедра, и всюду оливы, жасмин, пальмы, кактусы всех видов и сортов, на границах полевых участков — кактусы-заборы, кактусы вместо ограды, кактусы на меже, и по всей обочине дороги могучие агавы, с громадными толстыми длинными сочными листьями. Листья агав испещрены надписями на всех языках мира — тут и латынь, и арабская вязь, и затейливый иероглиф, нет только славянской кириллицы, а смысл международного туристского автографа един: «Здесь был Вася».

Ахмед старательно вводил их в историю страны, один Мухаммед сменял другого, обильно лилась кровь под знаменем Ислама, все династии в головах туристов перепутались, и уже им не отличить Мухаммеда Пятого от Хасана Второго, уже начал кто-то подремывать, когда Ахмед сообщил, что совсем недавно, в семьдесят первом году, по решению правительства армия и школьники начали сажать леса на красной марокканской земле, озеленять ее.