Александр Андреев - Широкое течение

Она приостановилась и высокомерно повернула к нему голову:

— Не смейте говорить со мной в таком тоне. Я замуж не вышла и не выйду — пусть вас это больше не тревожит.

Антон покаянно и в то же время восторженно улыбнулся:

— Дайте честное слово!

— Уехала я, потому что поняла: первая ваша любовь сильнее всего остального, — усмехнулась, вспомнив его поведение на катке. — Недаром же вы головой в снег зарывались, чтобы остудить ваши кипящие чувства… И на вечере, если помните, вы не отходили от нее… Мне надоело наблюдать вашу двойную игру…

— Говорите, — попросил он, продолжая улыбаться, — выкладывайте все сразу, чтобы не возвращаться больше к этим глупостям.

— А после вечера вы в течение почти целого месяца не подходили ко мне — это тоже глупости, по-вашему?

— Вы прятались от меня.

— Я не пряталась. Просто вы не хотели меня видеть.

— У меня же экзамены были, Таня, — взмолился он. — Пощадите! Я весь наизнанку вывернулся, пока свалил их, честное слово! В тот вечер я шел к вам за похвалой — сдал все на «отлично», переведен в десятый класс!.. И вдруг — точно кинули меня под молот, расплющили всего, когда сказали, что вы уехали с Семиёновым. Думал, с ума сойду… Всю ночь проходил по городу, размышлял, что делать дальше… А утром Алексей Кузьмич подсказал ехать сюда. Я взял путевку и вот приехал.

Таня была убеждена, что Антон не может покривить душой, схитрить или солгать, и слова его сейчас, само его присутствие являлись для нее как бы наградой за долгое время терзаний и затворничества. Она не подозревала, что ее грудь может вместить столько любви ко всему и ко всем: к морю, к оставленным в Москве товарищам, к голым крикливым выводкам ребятишек на песке, к тучной зелени садов, к дикому нагромождению камней и вот к этой тропинке, которая тайно и доверительно уводила их все дальше и дальше, к неправдоподобно красивым горам, окутанным фиолетовой пылью.

Они не замечали, что пляж уже кончился, берег становился все более каменистым и пустынным, волны, украшенные сверкающими коронами пены, поднимались выше и бежали к берегу оживленными толпами. Усилившийся ветер спугнул знойную застоявшуюся тишину, и листья тревожно зашуршали, затрепетали. Облака, грозно потемнев, тяжко прикрыли море. Лишь верхние их слои, еще желтоватые, рыхлые, судорожно шарили по небу, искали солнца и, найдя его, схватили, кинули в пропасть. Стало темно. Горы непроницаемо заплыли маслянистой тягучей мглой. Во мраке свирепо заревел ветер, заходили сокрушительные водяные валы.

— Гроза будет, — сказал Антон, опасливо оглядываясь, будто ища, куда спрятаться: вокруг — ничего для пристанища. Лишь на огромной высоте, подобно ласточкиным гнездам, прилепились к выступам горы белые домики — пока до них доберешься, дождь исхлещет до костей, — да невдалеке был брошен в море старый причал — деревянный помост на высоких сваях; сваи уже шатались и старчески скрипели под натиском волн.

Таня преобразилась, приближение грозы насыщало ее буйным озорством, вздрагивающими ноздрями она жадно вдыхала соленый морской воздух. Она схватила Антона за руку, потащила к воде, а подбежав, возбужденная, трепещущая, быстро натянула на голову купальную шапочку.

Из темной дали нескончаемой чередой накатывались зеленые водяные глыбы выше человеческого роста. У берега они рассерженно вставали на дыбы, с размаху кидались на камни и, гулко погремев галькой, отступали как бы за новым подкреплением.

— Сила какая! — крикнул Антон сквозь ветер, наклоняясь к уху Тани, как в кузнице.

Как бы отвечая на его слова, Таня ловко выскользнула из сарафана, сбросила туфли и хотела кинуться на волну.

Антон испугался: ее может ударить камнем, вода поднимает их, как пушинки.

— Куда вы? Не смейте. Одевайтесь!

— Какой тон, — изумленно молвила Таня, накидывая сарафан, факелом плескавшийся на ветру. — Что, испугался?..

Туча подступила совсем близко, стало еще темнее. Чудовищной силы взрыв потряс землю, и глаза ослепил синий ледяной накал. Искра вспыхнула где-то вверху, огненная стрела хрупко, судорожно ломаясь, впилась в черную мякоть тучи, рассекла ее до самого основания и канула в воду. И вслед за тем ветер швырнул первые крупные капли ливня.

Антон потянул Таню к мосткам. Они сели на темные камни, упираясь головами в настил, и, примолкшие, околдованные, следили, как с каждой минутой все яростнее разыгрывалась гроза; все хаотически смешалось воедино — густой, почти осязаемый на ощупь мрак, потоки ливня, прыгающие волны моря. С нарастающим надсадным треском следовали один за другим сотрясающие удары разрядов, метались молнии, наслаждаясь своей разрушительной силой, рвали тучу на куски и сваливали их в бездну, взметая брызги и пену. Было что-то неправдоподобное в этом неистовом бешенстве огня, воды, бури, и Антон, видевший все это впервые, восхищенно кричал:

— Вот это кузница!.. Вот это куют!.. Золотые мечи выпускают, гляди… Вот это работа!..

Таня прижалась к нему; она дрожала от холодного, с брызгами ветра, от возбуждающей игры огня, стона земли, рева разбиваемых волн.

— Мне холодно, обними меня, Антон, — попросила она.

Он обхватил ее плечи, и она, ощущая тепло его груди, слушая неторопливые сильные удары его сердца, прошептала доверчиво:

— Я хочу тебе верить… Только никогда — слышишь, никогда! — не оскорбляй чувства мелкими ссорами, подозрениями, неурядицами. Я буду помогать тебе во всем. Только, чтобы ты всегда был таким, какой ты сейчас, и еще лучше…

Он взял в ладони ее лицо, — освещенное синим пламенем, оно показалось бледным, немного печальным, — и целовал влажные, чудесно сияющие глаза.

Гроза не унималась, волны с шумом бились в настил. В какую-то щелочку проникала вода, тонкой ниточкой струилась ему за воротник, щекочуще текла по спине, но он даже не пошевелился, чтобы не потревожить Таню.

Таким был первый день их новой встречи.

Танина соседка по палате Маруся, модница и любительница приключений, прихорашивалась перед маленьким зеркальцем, висящим на оконной ручке.

— А где твой поклонник, Танечка, Иван Матвеевич? — спросила она, скрывая под детской наивностью лукавство. — Почему он перестал дежурить у наших дверей? Без него как-то пусто в коридоре стало.

Таня выдвинула из-под кровати чемодан и, присев возле него, выбирала блузку.

— Не знаю, — ответила она, сдержанно улыбаясь.

— Как так! А говорила… — Маруся повернулась и протянула, хитро прищурясь: — Ох, и скрытная ты!.. Но от меня ничего не скроешь — я людей насквозь вижу. А тебя в особенности: ты ведь теперь не ходишь, а на крыльях летаешь… Ну и правильно! Зачем он тебе нужен, Иван Матвеевич! — Она понимающе подмигнула. — А парень этот, наверно, ласковый, добрый… Как его зовут?