Юрий Рытхэу - Полярный круг

— Возвращайтесь пораньше, — наказала Оксана, ставя еду перед мужчинами.

— Так настоящая женщина не говорит, верно, Нанок? — шутливо сказал Асыколь.

После завтрака Нанок натянул нерпичьи штаны, меховые чижи и на них охотничьи непромокаемые торбаса. На свитер — ватник, а поверх него — камлейку из желтоватой медицинской клеенки, положил в карман рукавицы из нерпичьей кожи. Одежда была почти впору, только чуть широковата.

— Хорошо, — удовлетворенно произнес Асыколь, оглядев Нанока. — Ученость оставь здесь и постарайся вспомнить то, чему тебя учили в Наукане. Если что позабыл — спрашивай, не стесняйся.

Захватив китовый гарпун и винтовку с оптическим прицелом, вышли из дома.

К берегу уже тянулись охотники.

Несли оружие, подвесные моторы, еще не надутые пыхпыхи [11] Пыхпык — воздушный пузырь из тюленьей кожи. , бочонки с пресной водой. Впервые после многолетнего перерыва Нанок видел картину приготовления к великому делу морской охоты, кормившему эскимосов на протяжение веков. Он чувствовал волнение, поднимавшееся из глубин души. Силы, которые позволяли его предкам сражаться с морскими великанами, с китами и белыми медведями, неведомо откуда наполняли его мускулы.

Поднявшийся ветерок сдувал с поверхности моря легкий туман.

Люди приветливо здоровались с Наноком, улыбались ему.

Быстро убрали подпорки от вельбота и столкнули его в воду. На охоту уходили четыре судна.

Плыли в открытое море, прямо в молочную муть тумана. Летели утки, топорки. Бакланы тяжело поднимались в воздух, долго шлепая по воде крыльями.

Маслянистая вода казалась неподвижной. Плывущий вельбот плавно поднимался на водные пологие холмы, опускался в долины и уходил все дальше от берега.

Вооруженные биноклями стрелки не сводили глаз с поверхности моря, стараясь поймать далекий китовый фонтан, блестящую, словно лакированную, головку нерпы или лахтака, усатую морду моржа, прячущего клыки в воде.

Часа через полтора Асыколь переложил румпель и изменил курс. За ним последовали и другие вельботы. В поле зрения охотников находилось достаточно обширное пространство. Слышались одиночные выстрелы: стреляли по птицам, добывая мясо на обед, либо по нерпам или лахтакам.

Асыколь передал румпель и спустился с рулевой площадки к Наноку.

— Холодновато сегодня в море.

— А мне тепло.

— Благодари Оксану, это она настояла, чтобы я тебя так одел.

Помолчав некоторое время, Нанок спросил:

— Ты счастлив?

— А что значит быть счастливым? Быть спокойным, сытым, довольным, красивым, чтобы все тебя любили и ты всех любил? Что такое счастье?

— Да ну тебя! — махнул рукой Нанок.

— Я тебе просто скажу — когда я влюбился, подумал: пропал Асыколь. Готов был что угодно для нее сделать. А приехала она в наше село прямо со своей Киевщины, даже толком не представляя; что это за земля Чукотка. Правда, перед отъездом наспех прочитала роман Семушкина «Алитет уходит в горы». Вот и все ее знания о Севере. Потом она рассказывала, как в Провидения ее поразили магазины: все есть! В Сирениках первые две недели она даже и не подозревала, что живет среди эскимосов, думала, что мы — чукчи. Образование у нее зоотехническое. Полагалось ее отправить в тундру, но ты сам знаешь, вот так, сходу бросить девчонку в тундру было бы жестоко. Послали на звероферму. Там мы с ней познакомились. Сыграли комсомольскую свадьбу. Когда родилась первая девочка, поехали в отпуск. Я думал подольше пожить у нее на родине — у меня даже была такая дерзкая мысль: останусь навсегда на Украине. А почему бы и нет? Живут же на Чукотке люди разных национальностей. С таким настроением ехали мы с ней в ее Макаровку. Типичное украинское село, белые хаты, яблоневые и вишневые сады — ну прямо как у Гоголя или Тараса Шевченко. Хорошо нас встретили. Секретарь райкома приветствовал. Через три дня на общем собрании приняли меня в колхоз. Начал я работать. Всю полеводческую работу изучил. Ну, значит, живем мы с Оксаной, ждем второго ребенка. Слушаем радио, как что про Чукотку — радуемся. А по телевизору увидим — сердце замирает. Потом я по-настоящему затосковал. Есть перестал. Ни на что не могу смотреть. Сам тайно думаю: эти горы помидоров, груши, вишни, этот знаменитый украинский борщ, вареники, галушки — все отдал бы за маленький кусок мамтака. [12] Мантак — китовая кожа. Оксана заметила мое настроение. Сначала заподозрила, что заболел. Заставила пойти к врачу. У них в селе хорошая больница. Посмотрел меня доктор и говорит: «Болезнь твоя, Микола, называется ностальгия. Тоска по родине. Или она тебя доконает, или ты вытерпишь». — «Терпеть сил нет, — говорю ему. — Может, есть какое лекарство?» — «Есть, — говорит доктор. — Возвратиться на родину».

Над головой Нанока грохнул выстрел.

На воде расплывалось темное пятно крови. Второй стрелок кинул гарпун. Оживший пыхпых прыгнул за борт и закачался на воде. Рулевой развернул вельбот, а моторист снизил скорость. Судно подошло к пузырю. Стрелок поймал его в принялся медленно вытягивать кожаную бечеву.

— Ну вот, — удовлетворенно сказал Асыколь, — обед у нас есть… На чем я остановился? А-а, ностальгия. Все рассказал Оксане и говорю: «Я тебя очень люблю и справлюсь с ностальгией. Не обращай внимания». Тут начала она меня уверять, что сама тоскует по Чукотке. Сперва я не верил, а она все твердит: поедем обратно. Вспоминала вслух тихие зимние вечера, когда в небе шелестит полярное сияние, далекий морской горизонт, тундру и светлые чистые ручьи, откуда можно без опаски напиться чистой, холодной, вкусной воды. Недели, две убеждала, пока я согласился. Вот так и вернулись обратно в Сиреники.

— А как она дома у тебя?

— Нормально.

Нанок, задавая этот вопрос, имел в виду то, что жизнь и домике эскимосского охотника своеобразна: надо уметь сушить одежду, чинить торбаса, разделывать добычу.

— Надо было тебе остановиться у меня, — улыбнулся Асыколь. — Увидел бы, как Оксана все ловко делает. Иной раз кажется, что она родилась в нынлю. Правда, всему она научилась у моей матери. Хотя шьет Оксана, по-моему, лучше, чем мать. Вечером, бывает, сидишь, слушаешь радио или читаешь, а она сидит перед тобой и сучит нитки из оленьих жил — иногда это даже смешно. По-нашему говорит хорошо и детишек учит. Вот только к одному не мог я ее приучить. Ты знаешь, когда нерпу принесешь к порогу жилища, прежде чем втащить ее внутрь, надо напоить водой. Оксана не может этого делать. Не признает — и все! Приходится маме выносить ковшик или даже самому… Так что, Нанок, если это можно назвать счастьем, то я счастлив… А ты как?

Нанок пожал плечами.

— Ну хоть любимая девушка у тебя есть?

— Может быть, есть, — неуверенно ответил Нанок.