Альберт Мифтахутдинов - Спроси заклинателей духов

«Стоп! — приказал он сам себе. — Сейчас зима, пурга на улице и ничего этого не может быть. Спокойно. Надо разобраться».

Он стал следить за их полетом. Летали они медленно, были слабы. «Чертовщина какая-то».

Взгляд его упал на телевизор, и тут он увидел букет мимоз. Все мимозы были усеяны комарами.

«Уф! — выдохнул он. — Личинки были в цветах, я их привез вместе с цветами, еще оттуда, с материка. Тут в тепле они и оклемались… надо же!»

Он открыл форточку, осторожно вытащил из вазы букет и вместе с комарами выбросил его на улицу. Потом достал пылесос, сменил патрубок, включил машину и втянул в пылесос с потолка всю нечисть.

— Так ведь сдвинуться можно, — улыбнулся он жене, сел на детский стул и закурил. Рядом валялись детские игрушки, а среди них большая пластмассовая гоночная машина. Он нервно постучал пальцами по пластмассе. Получилось как на барабане. И тут он только заметил номер на машине: МА 71–17.

Жена заметила, как изменилось его лицо. Она ничего не понимала, она встревожилась.

— Слушай, Ник… что-то с тобой сегодня творится… ты, наверное, перетрудился… Вчера тебе звонили…

Старый северянин Авдей Маркелов с молодой женой и маленьким сыном ехал на поезде, катил по материку, держа курс на юг.

Все его в дороге раздражало — и грязные вагоны, и плохая кормежка в ресторане, и вредные татарки-проводницы, не бравшие чаевых. Даже стая рябчиков за окном, приковылявшая по первому снегу прямо к полотну дороги, вдруг разозлила его.

«Довели природу, черт возьми, — подумал он, — бедной птице и жить негде!»

— На юг, на юг! — шептал он в такт колесам. — Там хоть снега нет.

Но этот первый сибирский снег уже и без того таял на глазах, а когда подъехали к Москве, там вовсю светило солнце, и люди будто вовсе не подозревали, что есть Сибирь, где недавно был снег, и есть Чукотка, где снег есть всегда.

— Вишь, какая очередь… — печально вздохнула жена, когда они приехали на другой вокзал.

За билетами действительно была очередь. На Курском, как и на Казанском, за ними всегда очередь.

— Вот и хорошо, Глафира, — сказал Авдей. Он терпеть не мог стоять в очередях. Даже в очереди за пивом, если было больше пяти человек, он никогда не стоял. — Вот и хорошо, — повторил он. — Поживем дня два у друзей, время терпит, а сейчас идем напротив, в предварительную, там народу поменьше.

Народу там совсем не было. Авдей взял билеты в двухместное купе. Глафира была рада и лишний раз подумала, как хорошо быть за крепкой широкой спиной такого умного мужа. «Вот пил бы поменьше», — чтоб не сглазить, тут же подумала она и стала привычно нудеть о том, что у нее для юга нет пляжного костюма, и звать Авдея в магазин.

— Ты еще за лифчиками меня возьми! — посоветовал он. — Во будет картина! Ты хоть соображаешь? Кандидат географических наук у прилавка рассматривает лифчики! Да ты знаешь, сколько тут в Москве можно встретить знакомых? Они ж со смеху попадают!

— Ладно, ладно, успокойся, Авдюша, успокойся! Я сама схожу, сама…

Честно говоря, жена его частенько раздражала. Когда-то она работала у него в лаборатории машинисткой. Они встречались. Вскоре в институте начали про них поговаривать. Пришло время — надо ей идти в больницу. Авдей отговорил. И вместо больницы повел в загс, а вскоре, отправив ее в декрет, оставил дома воспитывать сына Тимошку, которого безумно любил.

И вот их первый совместный отпуск. Глафира вообще ни разу не была на материке, и Авдей понимал, что тут она будет его раздражать еще больше.

— Если чего не понимаешь, — объяснял он ей, — смотри на меня и молчи. Главное — молчи. Да?

— Ага, — кивнула она.

Феодосийский таксист, помогая выгружаться своим пассажирам, поднял чемоданы Авдея и крякнул:

— Ого! Консервы небось? Да вы не беспокойтесь — тут в Доме творчества кормят хорошо.

«Знал бы ты, что у меня в чемодане», — ухмыльнулся Авдей про себя, а вслух сказал жене:

— Видишь, ребенок мучается? Чего стоишь? Веди его в кусты… не стесняйся… детям можно… Да не в розы, они колючие! Вон под то дерево!

— Под пальму?

— Под фикус! Какая тут пальма?! Где ты ее видишь? Тут отродясь пальмы не водилась! Они в Ялте! Или еще дальше!

Во время этого горячего монолога Тимошка деловито полил асфальтовую тропинку и вернулся к родителям, выяснявшим разницу уже между туей и кипарисом.

— Сидите здесь, на скамейке, — сказал Авдей, а сам пошел к дежурному администратору оформляться.

Получил ключи от уютного коттеджа с верандой, с тремя шезлонгами, с коммунальными удобствами, с клумбами и тропинками вокруг, а главное, в такой чаще, что в самую пору играть в индейцев. Даже ворчавшему с утра Авдею место очень понравилось, он заулыбался, тут же деловито устроился на веранде, достал из саквояжа две бутылки «Магаданского пива» десятидневной давности и с удовольствием раскупорил их.

— Живут же люди! — вздохнул он, обозревая все вокруг.

Глафира была на седьмом небе.

После обеда пошли втроем прогуляться по набережной. И тут Авдей по привычке все изучать и из всего делать результативные выводы пришел к заключению, что задача курортника — выглядеть как можно нелепей.

Глафира смотрела на все, открыв рот. Старушки, гарцевавшие в шортах… Девчушки, без бюстгальтеров, глянцево-шоколадные, окружили мороженщицу… два грузина в папахах и босиком… знойная яркая брюнетка с длинной папиросой в зубах, в накинутой на голое тело вывернутой дубленке. Два мускулистых красавца, несущих на плечах по роскошной блондинке, а на каждой блондинке по огромному рюкзаку, — это туристы направляются в горы…

Поглядев на себя со стороны, почувствовал Авдей собственную ветхозаветность и приближающуюся старость.

— Это иностранцы, да? — тихо спросила Глафира.

— Какой к черту иностранцы! — начал заводиться Авдей. — Наши все! Доморощенные! И ты через неделю такой будешь!

— Что ты, Авдюша, что ты…

Тут уж Авдей явно перебрал.

— Извини, Глаш… Идем к морю…

Воды Глафира боялась. Плавать не умела. Они позагорали немного. Авдей повозился в воде с Тимошей.

— Домой пора… много сразу нельзя, Глаш… Много солнца вредно…

Купила ему Глафира белую полотняную фуражку с надписью по козырьку: «Ну, погоди!», где вместо кокарды эмблема с волком, немыслимой расцветки плавки, шлепанцы — японские гета на деревянном ходу, которые он тут же отдал Глафире, решив ходить босиком.

Многому научился в своей жизни Авдей, одного не умел — отдыхать. И здесь он с утра отправлял жену и сына на пляж, а сам садился на веранде, доставал книги, папки, рукописи, карты и схемы и работал в тишине, пока солнце не ударяло.