Альберт Мифтахутдинов - Спроси заклинателей духов

Им популярно еще в военкомате разъяснили, что фронт теперь проходит всюду.

Приземлились в Якутии. С тех пор Якутия, Колыма, Центральная и Южная Чукотка навсегда вошли в работу, в жизнь Виктора Николаевича Болдырева.

Перед молодыми биологами стояла задача — проводить работу в тундре среди богатых оленеводов, вредительствующих шаманов, отыскивать скрывающиеся стада, поставлять оленье мясо северным приискам. От того, как будет налажено снабжение приисков, зависит добыча золота, а золото во время войны — это те же снаряды и пушки. От того, как будет налажено снабжение на местах, зависит, сколько материк оторвет от себя для фронта, а не для Севера.

Виктор был в числе первых организаторов совхоза «Омолон». Обо всех этих событиях им написаны повести «Гибель Синего Орла», «Геутваль» и другие. Он верен был этой теме до конца. И все, что было связано с Рекой, было для него родным и близким.

Дело чести омолонцев — увековечить память об этом человеке. Конечно, лучший памятник Виктору Николаевичу — это дело, которое им сделано. Но надо не забывать о молодом поколении, для которого вчерашний день — уже история. Чего греха таить, юный омолонец может прекрасно разбираться в истории Древнего Мира и не совсем четко представлять себе, кому он обязан сегодняшним днем.

Олег Куваев увидел эту реку спустя двадцать с лишним лет после того, как ее увидел Виктор Болдырев. Позже он напишет: «Вокруг реки сгрудились хребты: Торные горы, Остроконечные горы, Вулканный хребет, а один хребет носил название — Синий. С человеком, который дал это название, я подружился еще в Москве. Он был крупный, седоголовый и, если так можно сказать, настоящий».

Так Олег дает портрет Виктора Николаевича Болдырева.

А в самом начале Олег предупреждает, что более точного адреса Реки и Дома он не дает «…потому что все-таки это Дом для бродяг, а бродяги должны находить дома сами. Дом этот, повторяю, — пишет он, — есть на самом деле, а не выдуман для рассказа».

И вот мы втроем в июле 1976 года решили найти этот дом. И нашли его. Но об этом позже.

На окраине Магадана у самого моря стоит маленький домик. Комната, кухня и небольшая келья-спаленка, переоборудованная, очевидно, из кладовки. Домик на отшибе. Добирались сначала автобусом, затем долго пешком.

Хозяин дома дед Габарит. Откуда у него такая кличка, он нам не рассказывал. Но в километре от него тоже живет старик, его закадычный друг, под кличкой Мерило. Говорят, бывший работник торговли. Отмерял, может, чего?

Этой весной Габарит и Мерило поссорились. Черный пес деда Мерилы по кличке Компот задавил габаритовского ворона — огромный ворон с перебитым крылом давно жил у деда, и очень дед расстроился — не с кем вечера коротать.

В отместку дед Габарит поймал пса и выстриг ему шерсть, сделав прическу на манер львиной, оставив только гриву и пучок волос на кончике хвоста.

Мерило расценил это как личное оскорбление, поскольку насмешки народа над псом принимал в свой адрес, и посему ходили слухи, затеял против Габарита какую-то новую каверзу, но какую — держал в секрете. Ясно одно — в гости пока друг к другу они не ходили.

Мы посещали Габарита нечасто, но все же заглядывали — отдохнуть от трудов праведных, развеяться на свежем морском ветре, разговеться ранней свежатинкой — рыбой, нерпой да крабами. В этом деле он большой мастак: и добывать умел, и приготовить.

Володя Христофоров подарил ему вместо ворона пушистого сибирского кота Ваську, котенка, но он был с длинной шерстью и казался уже взрослым.

Дед погладил кота, дал ему жареной корюшки и уставился насмешливо на нас:

— Васькой кличут, говорите?

— Васька, Васька… — успокоил я деда.

— Эх ты, мотыга ясная — Самара — красны рукава! Да кошка же это!

— Как кошка?!

Непонятная его присказка «мотыга ясная» и «Самара — красны рукава» были из лексикона деда Мерилы, а это значило, что Габарит захотел нас совсем уничтожить за этакую некомпетентность.

— Ну, значит, не Васька, а Василиса, — нашелся Володя, и этот компромисс устроил всех.

Мы распаковали рюкзаки, дед сходил в сарай, принес полмешка корюшки.

— Вот и не голодные, — сказал он и бросил несколько штук сразу же запищавшей Василисе.

В доме запахло огурцами — несравненным ароматом этой вкусной рыбы.

Поведали мы Габариту о наших заботах. Нужно приличное ружье для похода по реке. Мерило обещал, да что-то молчит. Может, ревнует нас к Габариту?

— Все, говорите, обещает, все сулит? Да у него зряшных обещаний, что пропитых денег — куры не клюют!

— Вот у Олега Куваева, — рассказываю я Володе, — была новая бельгийская пятизарядка. Красивое ружье.

Дед посмотрел на меня укоризненно, как на последнего дилетанта:

— Да нешто орудию, как бабу, выбирать надо? За красоту? Эт ты у бабы смотри, где ноги, где грудь, где другие места и чтоб справно было… К орудию подход нужен. Найду вам — старое, зато не промахнешься.

— Одно старое у нас есть, шестнадцатый калибр, — вставил Володя.

— Видал я ваш шестнадцатый! С него только в слона стрелять, да и то с пяти метров… Никакой тебе миниатюры!

— Что ж, купим.

— Эт зачем? Так берите, — возмутился Габарит. — Деньги не надо. Не были богатыми и не хрен начинать!

…Утром мы достали нашу немудреную карту. Габарит смотрел на нее, смотрел, ничего не понял.

— Лучше я вам по-своему нарисую, — сказал он.

Он долго и старательно корпел над большим листом бумаги, один раз даже взял в рот фломастер, забыв, что это не карандаш.

Двадцать лет провел на Реке дед Габарит и теперь вспоминал названия рек, речушек, сопок, висок [9] Виска — протока (сиб.). , озерков, стоянок, зимовий. И рисовал в одном только ему известном масштабе.

— От первой избушки скоро прижим, потом вот еще два прижима — тут гляди в оба. Река она хорошая, нестрашная, все от того, какая вода пойдет. Если большая вода, плохо это, малая — тоже плоховато, а вот надо чтоб в самый раз, средняя чтоб была — и коряги видны, и течение не такое уж… Да от вас это не зависит, как уж повезет.

Дед ходил по комнате не спеша, весь в воспоминаниях. На ногах его были «прощайки». Так называются боты марки «прощай молодость». Они послевоенного изобретения, держались долго, а потом остались в торгсети.

Ходил он твердо, не шаркал, ногам его в этих ботах было тепло.

— Ах, бляха-муха, невезуха, вот мне бы с вами! Зверья-то там да рыбы… во! И птицы, птицы полно! Глухарь да рябчик в тайге, где поглуше, а к реке жмется утка, гусь, гагара. На гагару пороху не тратьте… прок-то… и никакой тебе миниатюры!

Он тыкал заскорузлым пальцем в неимоверно расчерченный лист:

— Вот тут был дом непонятного виду, сейчас, может, завалился, тогда еще ветх был… давно его строили, до революции. И сделали там склад для хранения мягкой рухляди — мехов да шкурья. От этого дома тропы в тайгу сохранились и сейчас, если надо будет.