Александр Поповский - Повесть о несодеянном преступлении. Повесть о жизни и смерти. Профессор Студенцов

Эти скамейки, птички и белки рисовались в лаборатории в минуты передышки и долго отлеживались в кожаной сумочке, которую Елена Петровна носила на длинном ремне через плечо. Андрей Ильич находил эти заготовки к пейзажам на ночном столике в спальне, на обеденном столе, она набивала ими карманы в трамвае, в автобусе, в очередях. Это была неистребимая жажда рисовать людей, животных и птиц. С течением времени все картины, покрывающие стены их уютной квартирки, были отмечены печатью двойственности, два почерка, продиктованные различными чувствами, дополняли друг друга. По поводу этого единства Андрей Ильич говорил, что своей диалектической сущностью оно обязано не взаимно–противоположному отношению к искусству, а взаимно–положительной супружеской любви.

И к музыке супруги относились по–разному, каждый любил в ней свое. Его привлекали страсти встревоженного сердца и взбудораженных сил природы: безудержная радость, восхищение и гнев, пламя пожара, падение потока и лавины. Чем сильнее гремели струны, тем с большим восторгом он этой «музыке» внимал. Елена Петровна любила песни, нежные мелодии, не понимала прелести беснующегося урагана и даже жужжания шмеля.

На всем вокруг них лежала печать контрастов. Даже письменные принадлежности на столиках не составляли исключения. У Андрея Ильича рядом с чернильным прибором, окованным мощным кольцом, высился монументальный красногвардеец, опоясанный патронами и гранатами, и бронзовый Прометей, терзаемый орлами. Ее столик полонили фарфоровые птицы и звери, смешные и забавные фигурки — типы из гоголевских книг.

Она просто и легко воспринимала окружающее, не усложняла действительности домыслами, трезво судила о людях, воспринимала их такими, какие они есть. Ему мешало его страстное сердце и воображение, не знающее, казалось, границ. Станет пересказывать содержание спектакля или картины и такое вплетет, чего не признают ни художник, ни режиссер. Он мог бы поклясться, что все это видел своими глазами, все обстояло именно так… Полюбится Андрею Ильичу человек — всеми добродетелями его отметит, не понравится — бог знает что припишет ему…

Прошло пять дней. Андрей Ильич продолжал навещать жену и просиживать подолгу в палате. По–прежнему стол покрывали папки и бумаги, к жене приходили больные или она часто уходила к ним. Однажды Сорокин не застал ее в палате. На ночном столике он увидел раскрытую книгу Фикера. Она пестрела пометками, некоторые места подчеркнуты чернилами, а отдельные слова обведены карандашом. На отмеченных страницах рассказывалось следующее. Существует извечная гармония между тканями организма, одни способствуют быстрому размножению клеток и образованию опухолей, а другие оказывают этому сопротивление. Пока силы антагонистов сохраняют равновесие, возникновение новообразования невозможно. С возрастом ряд желез выходит из строя, спасительных веществ становится меньше, гармония нарушается и опухолеобразующие вещества берут верх. Восстановить равновесие можно, только пополнив такой организм вытяжками из тканей, богатых веществами сопротивления.

Сорокин много слышал и читал об этой теории, много рассказывала ему жена. Сам он не имел возможности проверить ее и все же был предубежден против нее. Нерасположенный к Студенцову, Андрей Ильич невольно не одобрял и применяемые им средства лечения. Сейчас, когда он был готов примириться с Яковом Гавриловичем, ему начинало казаться, что экстракт не так уж плох и может быть даже полезен.

Елена Петровна вернулась в палату в сопровождении двух женщин в больничных халатах. Из их разговора Андрей Ильич понял, что жена интересуется, как они себя чувствуют после впрыскивания экстракта. Обе дружно утверждали, что уколы дают им новые силы, боли слабеют и обостряется аппетит, они становятся бодрыми и даже веселыми.

Пока они беседовали, Сорокин, следуя какой–то смутной догадке, вышел из палаты и направился в дежурное помещение к Степанову. Он застал его за чтением густо исписанной истории болезни. Увидев Андрея Ильича, ординатор первым движением хотел куда–то сунуть бумагу, затем отложил ее на стол.

— Вот думаю об Елене Петровне, — сказал Мефодий Иванович, — интересная перемена! В короткий срок изменилась до неузнаваемости.

— И объективные показатели изменились?

— Да, да. И кровь и аппетит, кровяное давление, вначале упавшее, выровнялось.

— В чем вы видите причину? — спросил Сорокин.

«Сказать ему, что творческое увлечение вызвало эту перемену, — думал Степанов, — но где гарантия, что муж не обмолвится жене? Знает ли он о моем разговоре с больной, о моей просьбе вести над собой наблюдения?»

У Степанова были наготове два ответа: в один из них он не верил, зато другому придавал большое значение.

— Как я объясняю перемену? — задумчиво произнес ординатор.

«Не лучше ли солгать, солгать во имя спокойствия Елены Петровны?»

— Не кажется ли вам, — заметив затруднение Мефодия Ивановича, пришел ему на помощь Андрей Ильич, — что перемена связана с действием экстракта на опухоль?

«Он ничего не знает, — обрадовался Степанов, — тем лучше».

— Несомненно. Я не раз наблюдал такие резкие сдвиги у самых тяжелых больных.

Вернувшись в палату, Андрей Ильич долго разглядывал занятую работой жену. Перемена положительно сказалась на ней: щеки ее порозовели, возбужденные глаза блестели, движения были уверенны и решительны. Она заметно похудела, и редкие веснушки, придававшие лицу приятную простоту, делали ее сейчас еще милее.

— Ты не представляешь себе, — сказала она мужу, — что эти инъекции сделали со мной. Я почувствовала прилив свежих сил и в первый же день подумала: хорошо бы проследить действие экстракта на себе, подслушать и подсмотреть, как откликнется на вливания каждый мускул и нерв. В своих работах, как ты знаешь, я субъективному ощущению больного не придавала никакого значения.

Говоря это, Елена Петровна искренне верила, что события развивались именно так: вначале подействовал чудесный экстракт и лишь затем явилась счастливая идея.

На следующий день она сказала мужу, что хотела бы дать себя обследовать рентгеном, ей кажется, что опухоль в пищеводе рассасывается.

Ни один врач не поверил бы, что злокачественное новообразование может само собой исчезнуть или хотя бы надолго остановиться в росте. Андрей Ильич исполнил желание жены и был озадачен результатом — опухоль действительно уменьшилась в объеме. Случись это в другой клинике и с другим больным, главный хирург Сорокин нисколько не был бы озадачен. Он решил бы, что в опухоли начался распад, отчего она и стала меньше. Ничто не помешает ей достигнуть со временем прежнего размера и продолжать свой рост. Сейчас главный хирург Сорокин, зачарованный тем, что увидел в состоянии жены, и тем, что услышал от Степанова, готов был поверить в целебную силу экстракта.