Венедикт Ерофеев - Москва – Петушки. С комментариями Эдуарда Власова

29.16C. 69. В Средней Азии не умрешь, в Средней Азии можно прожить. Сам я там не был… —

На начало 1970 г. писатель Венедикт Ерофеев действительно еще не был в Средней Азии: он будет работать в паразитологических экспедициях в Узбекистане и Таджикистане в 1974 г. ( Ерофеев В. Оставьте мою душу в покое: Почти все. М., 1995. С. 31).

29.17 …мой друг Тихонов… —

Имеется в виду Вадим Тихонов (см. 3.1).

29.18 …кишлак… кизяками печку топят… —

Кишлак – деревня, небольшое селение в Средней Азии. Кизяк – здесь: прессованный в форме кирпичей сушеный навоз; используется в Средней Азии как топливо для домашних печей.

29.19 …выпить ничего нет… —

Во-первых, потому, что жарко и масса проблем с водой; во-вторых, потому, что, несмотря на советскую власть, в среднеазиатских республиках полуподпольно проповедовался ислам, известный своим запретом употребления алкоголя; в-третьих, проблемы с продовольственным снабжением, включая поставки спиртного, в советское время испытывали все без исключения территории СССР.

29.20 …акыны, саксаул… —

Акын – народный певец и автор песен в Средней Азии. Саксаул – род низкорослых древесных растений, произрастающих в пустыне.

29.21 Так он там и питался почти полгода: акынами и саксаулом. И ничего – приехал рыхлый и глаза навыкате… —

Помимо чисто бытовой реалии – нехватки продуктов в советских среднеазиатских республиках, – возможно также наслоение новозаветных деталей из истории об Иоанне Крестителе, проповедовавшем в пустыне Иудейской: «Сам же Иоанн имел одежду из верблюжьего волоса и пояс кожаный на чреслах своих; а пищею его были акриды и дикий мед» (Мф. 3: 4; см. также Мк. 1: 6).

29.22 – А в Сибири – нет, в Сибири не проживешь. В Сибири вообще никто не живет… —

Сибирь как point of reference в дискурсе Венички полностью соответствует ее идеолого-культурологической функции в сознании советского человека 1960-х гг.:

«Сибирь была уже квинтэссенцией Севера. Она лежала не у пределов культурного мира, а вне его. <���…> Тут пространство теряло определенность и превращалось в абстракцию. <���…> Сибирь служила не столько источником реальной пользы, сколько родником поэтических метафор. Она привила российской душе страсть к гиперболе <���…> никто толком не знал, что делать с этой громадой. Добывать лес, меха, золото? Ссылать каторжников? И это, конечно. Но главное заключалось в идее пространства. В России реальная нужда никогда не заменяла потребности в метафизике. Все в Сибири должно было соответствовать ее размерам – тайга, медведи, даже сибирская язва. И конечно, люди. <���…> Старинный миф о России [к рубежу 1950–1960-х гг.] наполнился новым содержанием. Лозунг, родившийся в недрах разворошенного советского общества, теперь звучал так: „Правда живет в Сибири“. <���…> Эпоха требовала, чтобы величие Сибири соответствовало великим порывам <���…> туда отправились землепроходцы, энтузиасты, строители будущего. <���…> Поезда шли в Сибирь, в страну подвигов и правды, в землю героев и славы. От московских вокзалов рельсы вели в светлое будущее» ( Вайль П., Генис А. 60-е: Мир советского человека. Анн-Арбор, 1988. С. 70, 72).

Нетрудно заметить, что в выступлении Венички данная официальная, «метафизическая» оценка Сибири как объекта приложения народного энтузиазма последовательно отрицается: энтузиасты и правда заменяются на негров, мифическим богатствам края противопоставляется отсутствие продуктов в магазинах, да и поезд Венички идет от московского вокзала хотя и на восток, но не в абстрактную Сибирь и не в «светлое будущее народа», а всего лишь в скромные, приватные Петушки, к отнюдь не радужному будущему героя. В истории же с превращением Сибири в коммунистический рай сама жизнь «посрамила» расчеты партийных бонз:

«То, что в Сибири Братскую ГЭС построили, а коммунизм – нет, озадачило поколение 60-х. <���…> Когда скучные люди, которых интересуют цифры, а не романтика, стали искать причины, выяснилось, что коммунизм опять строили неправильно. Что к 1964 году население Сибири не увеличилось, а уменьшилось. <���…> Эпоха 60-х распростилась еще с одним идеалом» (Там же. С. 74).

29.23C. 69. В Сибири вообще никто не живет, одни только негры живут. —

Гайсер-Шнитман считает, что здесь «негры» – это рабы, политзаключенные советских сибирских лагерей ( Гайсер-Шнитман С. Венедикт Ерофеев… С. 182). У Розанова опять же есть оригинальное наблюдение: «…право, русские напоминают собою каких-то арабов, странствующих по своей земле» («Опавшие листья», короб 1-й).

Ситуация «негры, живущие в неестественных географических условиях» встречается у Фазиля Искандера:

«Пусть они на меня не обижаются, но у некоторых наших руководителей (местных, конечно) есть плохая привычка.

Чуть появится в наших краях [в Абхазии, на Северном Кавказе] какой-нибудь негритянский деятель, так тот, можно сказать, не успеет с трапа ступить на землю, как они ему говорят:

– А вы знаете, у нас свои негры есть?

В самом деле, у нас с незапамятных времен живут в селе Адзюбжа несколько негритянских семей. Ну, живут, живут. Раньше как-то никто на это внимание не обращал. Даже и теперь неизвестно, как они к нам попали. Наверное, множество столетий прошло с тех пор. Одним словом, никто не знает» («Сандро из Чегема», кн. 2, гл. 19).

А вот другие вариации на тему «негры и Россия» у Пильняка:

«Я был в другой американо-негритянской школе, около Нью-Орлиенс. Нас встретил учитель-негр. Я протянул ему руку. Учитель растерялся, он отдернул было свою руку, затем крепко и чуть-чуть истерически мою руку сжал обеими своими руками. Ему, учителю, в первый раз в жизни белый человек подал руку! <���…> Есть в России поэт, судьба которого предопределяет судьбу всей русской литературы. Имя этого поэта Александр Сергеевич Пушкин. Этого русского гения почти не знают не-русские литературы, он не вошел, подобно Толстому и Достоевскому, в мировое искусство. В той негритянской школе, куда меня возили профессора <���…> на стене я видел портрет Александра Сергеевича. Два народа в мире чтут Пушкина своим гением – русские и негры. И негры чтут Пушкина по праву. <���…> Но Пушкину, если б он жил до сих пор и если б он сейчас приехал в Америку, – ему не подали б руки, потому что человек, имевший дедом негра, по американским понятиям, – не человек!» («О’кэй», 1932).

29.24C. 70. Житомир —

областной центр на Украине. В контексте ерофеевской прозы уместно напомнить, что в Житомире некоторое время жил и работал Саша Черный.

29.25 – Был в Штатах! И не видел там никаких негров! —