Владимир Муссалитин - Восемнадцатый скорый

— Садись, разведчик, — устало оказал военный в офицерском полушубке, подвигаясь на поваленном стволе березы. Широкий воротник закрывал звездочки на погонах. Были видны лишь две нижние, маленькие, присевшие по обе стороны от узкого голубого просвета.

«Старший лейтенант, а может быть, и капитан? — подумал Сергей. — Капитан!» За приподнявшимся воротником он успел рассмотреть все четыре звездочки.

Получив от шофера ложку, которая была у них одна на двоих, и горбушку хлеба, Сергей прикинул, какая из консервных банок ближе, и несмело потянулся к ней.

Потом ему дали кусок сахара и белую алюминиевую кружку. Чай был прямо от костра. Настоящий кипяток. Сергей натянул на пальцы фуфайку, но кружка жгла сквозь вату. Он надвинулся лицом над паром, чувствуя, как холод убывает из тела, стекает вниз, а его место торопливо отвоевывает тепло.

— В школу ходишь? — офицер шумно отхлебнул чай.

Сергей кивнул.

— В какой класс?

— Шестой.

— У него парнишка тоже в шестом, — сказал военный.

Сергей догадался, что офицер говорит про сына летчика.

— А он разве не мог выпрыгнуть с парашютом? — спросил Сергей, мучаясь прежним вопросом, надеясь на этот раз получить обстоятельный ответ.

Командир будто и не слышал его. Он поднял веточку и стал сосредоточенно размешивать в кружке чай, сердито поднимая к шапке сросшиеся густые брови. Он допил свой чай, и солдаты, не дожидаясь команды, мигом встали.

Командир распорядился поставить ящики в кузов. И солдаты принялись выполнять его приказ.

— Ну, а мы с тобой костер затушим!

И начал подгребать валенком снег, собирая его в кучу.

Сергей был по одну сторону костра, капитан по другую. Капитан, казалось, забыл о своем намерении тушить костер. Остановился, да так, застыв, долго смотрел на огонь, словно что-то высматривая в нем. Сергей подумал, что, может быть, летчик был лучшим другом этого капитана. А может, и не другом, просто были хорошими товарищами, служили-то вместе. И капитану жалко своего товарища. Когда погибает хороший человек, всегда жалко. Мать, например, говорит, что подлецов смерть не берет, всегда хорошие гибнут. Но почему же так, почему не наоборот…

Командир словно стряхнул что-то тяжелое с плеч и быстро-быстро валенками забросал остатки костра, который, пошипев, затих.

Офицер взял Сергея к себе в кабину, усадил на колени. Задевая бортами ветки деревьев, переваливаясь с боку на бок, вездеходы покатились к большаку, лупоглазо уставясь фарами в темноту.

Сергей обернулся назад, туда, где осталась поляна. Сын летчика, конечно, ничего еще не знает об отце, о том, что он упал в их лесу, что они искали его весь день, но так и не нашли. Сын летчика, должно быть вернувшись из школы, ждет своего отца, думая, что он еще на полетах. И скоро вернется домой. Но может быть, он уже все знает. Быть может, ему уже обо всем сказали.

Страшно узнать, что у тебя больше никогда не будет отца. Вот ему, Сергею, легче. Он совсем не помнит отца. Ему года не было, когда тот ушел воевать. Отец у него тоже был летчиком. Смелым, бесстрашным. Мать говорит, что отец мог бы остаться в живых, да горячая головушка была у него. Всюду первым норовил… Сергей гордился отцом, потому что он погиб героем. Его орденом Красного Знамени наградили.

— А вы воевали? — спросил Сергей.

— Воевал, — ответил капитан, придвигая к себе Сергея.

— Мой отец тоже воевал. Он был летчиком. Он погиб на войне, — сказал Сергей, может быть впервые осознав весь горький смысл этих слов.

— А ты кем будешь?

— Конечно летчиком!

— Не боишься? — Офицер прижал к себе Сережку.

— Не боюсь!

— Правильно! Трусам в небе делать нечего. Небо не для них.

Вездеходы, обшаривая яркими фарами стены крайних домов, уже входили в поселок.

— Смотри, как бы дом твой не проехать, — встревожился капитан.

При напоминании о доме ему вдруг стало не по себе. Мать, должно быть, в поисках его весь поселок пробежала взад-вперед и всякое передумала… И уж, конечно, только он заявится, она его отлупит. Но Сергей уже заранее прощал мать. Она ведь совсем не злая. Побьет его и сама поплачет.

Ему совсем не хочется идти в школу. И он идет сознательно медленно. Так, чтобы опоздать к уроку. Тем более первая у них алгебра, и ему бы не хотелось объясняться с Шумилиной из-за вчерашнего, из-за сорванного по его вине урока. Но объясняться, должно быть, придется. Ну и пусть! Теперь ему все равно… Летчика нет. Самое обидное — все вокруг так, как будто бы ничего не произошло, не случилось. Все, как всегда. Так же бегают по улицам люди, ходят поезда, идут уроки. Какая-то сплошная глупость.

Сосед Беляков, отец Иринки из их класса, зашедший вчера вечером попытать у Сергея, что он увидел там, в лесу, сказал:

— Был человек и нет. Дерево срубят, так хоть пень какой-то остается, а тут? Эх!

Сжалось все в Сергее при этих словах. Пустынно стало на душе. Он хотел возразить соседу, крикнуть, что не так это. Не так. Но в том и дело, что все так, как говорил сосед…

Вот и школа, старая, начавшая проседать. Правда, новые рамы и крыша оцинкованная, ярко блестящая под солнцем, молодят ее. Но все равно видно, как стара их школа.

В коридоре Сергей натыкается на тетю Фросю, которая хозяйничает с тряпкой вокруг титана.

Тетя Фрося опускает тряпку в помойное ведро и, с трудом разогнувшись, отирает тыльной стороной ладони мокрый лоб.

— Что, милок, прохлаждаешься? А я мамку твою только встретила, Тебе, неслуху, побегла промышлять. А ты, знать, отдыхать надумал. Ну да ничего, мы тебе сейчас дело найдем. Ну-ка, подсоби мне водички привезть.

Тетя Фрося резво подхватывает пустой алюминиевый бак и, прижав его к пухлому животу, торжественно несет к санкам.

— Ну, поехали, все одно тебе шлындать.

Сергей нехотя берет веревку и сердито тянет на себя.

Санки подбивают под пятки, крышка на баке подпрыгивает.

— Полегоньку, не так шибко, — поучает, ковыляя сзади, тетя Фрося, — нам с тобой спешить некуда.

Дорога к колонке идет слегка под горку, и санки то и дело забегают вперед. Сергей ногой поправляет их, косясь тем временем по сторонам. Из учительской его уже, конечно, заметили. Но в учительскую его все равно вызовут. Сейчас бы с матерью не встретиться. Тетя Фрося сказала, что мать в магазин пошла. Должно быть, за хлебом. За другим она в магазин редко когда ходит. За сахаром разве что? Да за маслом подсолнечным?

Сергей перебрасывает веревку на пустой гулкий бак и пускает санки вниз по дороге.

— Смотри не разбей, — слышится вслед.

Колонка вся обмерзла, оплыла льдом. Тяжелое чугунное тело колонки мутно просвечивает сквозь наросты. Ручка пристыла, подается с трудом, приходится повиснуть, обрушить весь свой вес. Внутри колонки хряскает, и затем сразу, с шумом, в бак под большим напором бьет ледяная вода. Брызги яростно летят во все стороны. Но больше всего метят в лицо.