Владимир Муссалитин - Восемнадцатый скорый

Мысленно собрал он всех на главной улице поселка. Взоры всех были обращены к небу, где парил легкокрылый аппарат, управляемый, на зависть люду, Сергеем Мальцевым, тем самым Серегой, которого не захотели принять в комсомол, тем самым Серегой, которого так жестоко предала одна, в общем-то неплохая, девчонка…

Он так зримо представил эту картину, что у него даже похолодело в груди.

— Все ясно! — воскликнул, он, ударив от нетерпения одной ладонью о другую..

— Ты о чем? — спросил изумленно Полосин. — Что тебе ясно?

— Все! — односложно отозвался Сергей, не желая, однако, посвящать товарища в свою тайну.

Он не хотел ни с кем делиться ею. Ни одна душа не должна знать о том, что задумал, что намерен осуществить в скором времени он, Сергей Мальцев. Пусть для всех это будет неожиданностью.

Идея была прекрасной. И теперь Сергей жил только ею. Он без устали рисовал на промокашках, на случайно подвернувшихся под руку клочках бумаги контуры чудесной и во многом загадочной для него машины, которой заболел не на шутку. Он быстро и нервно набрасывал штрихи, тут же критически, как бы со стороны оценивал и вот уже торопливо комкал испорченный лист. Все было не то. И не так. Он понимал, что самолет ему не под силу. Тут нужна уйма материалов, наконец — мотор, которых он, конечно же, достать не мог. Да он и не собирался строить самолет в том привычном понимании слова, не тешил себя несбыточными, нереальными надеждами. Однако рука упорно выводила знакомые формы серийных аппаратов, близких к тем, которые он видел тогда с Сашей Сурневым на аэроклубовском аэродроме и на одном из которых летал с летчиком Косаревским. Разумеется, ему не обойтись без того, что является родовым понятием летательного аппарата, — без тех же крыльев, стабилизатора, элеронов, колес… И все же его машина должна быть иной. И дело тут отнюдь не в принципе. Нужно было исходить из реальных возможностей, а они у него не так уж и велики.

Он проработал несколько вариантов. И наконец остановился на единственно приемлемом. Поскольку у его летательного аппарата мотора не предвидится, значит, он должен быть как можно более легким, рассудил Сергей. И, следовательно, придется делать его тканевым. Для этой цели можно использовать старые штопанные-перештопанные матерью и вышедшие из употребления простыни, что лежат на дне сундука, разумеется предварительно пропитав их для прочности каким-либо составом. Или поискать иной, столь же легкий материал, который бы мог сгодиться на крылья. Именно на них ляжет в полете основная нагрузка.

С крыльями все было ясно. Стоило помороковать над фюзеляжем. Он придаст ему форму планера. И сделает матерчатым. Был большой соблазн исполнить его фанерным. Но это утяжелит вес конструкции, к тому же не решен главный вопрос — что и как поднимет самолет в воздух.

Решение пришло неожиданно. Сергей возвращался из школы. Вдоль обтаявшего после первых теплых дней шоссе волнами ходил сырой мартовский ветер, рябя лужицы на обочине дороги, путая полы пальто прохожих.

За спиной настойчиво затренькал велосипедный звонок. Сергей удивленно обернулся. Столь непривычной показалась ему эта звонкая трель в самом начале марта. Так рано мог вывезти велосипед какой-нибудь чудик, нормальному человеку подобная затея и в голову бы не пришла. Он посторонился, пропуская велосипедиста, который действительно выглядел сейчас потешно на своей вихляющей, трудно управляемой из-за шального ветра машине. Мужик был тучным, а может, таким его делали толстые одежки — ватные брюки, большие серые валенки с надрезанными голенищами, торчащие раструбами, рыжий овчинный полушубок, горбившийся на спине. Велосипед вихлялся еще и потому, что седло было низко опущено и мужик, как показалось Сергею, толкался коленями о руль. Лицо мужика было тесно стянуто ушами кожаной шапки-ушанки. Длинные скрутившиеся тесемки болтались под подбородком черными червяками. Лицо горело от ветра, на щеке стыла крупная слеза. Велосипедист ехал медленно, сбочив голову, и Сергей долго видел лицо странного, одержимого человека, вопреки здравому смыслу оседлавшего по этой ранней мартовской поре свой велосипед.

Встреча с этим странным велосипедистом на пустынном ветреном шоссе как бы невзначай подтолкнула его к решению, над которым он так долго и упорно бился. «Велосипед и крылья над ним…» — неожиданно подумал Сергей. Колеса дадут необходимую скорость для взлета, а встречный ветер, подлегающий под крылья, довершит свое дело. Разве не так? Он уже видел, как установит крылья на новом, сверкающем велике, который дожидается его в магазине райпо и который мать пообещала купить, когда он закончит восьмой класс, на ту долгожданную прибавку к пенсии за отца, что будет начисляться, как сказали в военкомате, со следующего месяца. Велосипед стоил 650 рублей. Но мать сказала: все равно купит. И он, хорошо знавший, как тяжело дается матери каждая копейка, был заранее благодарен ей, решившейся на такую дорогую покупку.

Придя домой, он открыл дерматиновую сумку, вытащил первую попавшуюся тетрадь, расщепил скрепки, вынул двойной лист и, усмехнувшись, быстро и уверенно набросал теперь уже окончательно сложившийся в воображении аппарат. Основу его составлял велосипед. Вдоль рамы шел длинный легкий бамбуковый шест — был такой шест для прыжков в высоту у них в школе, валявшийся после поломки в кладовке, и потому Сергей решил, что не составит труда упросить физрука отдать этот шест ему. На этом шесте, наглухо прикрепленном к раме, и установит он У-образные подпорки для крыльев: одну спереди — прямо перед рулем, другую позади сиденья. Шест длинный — метра три. И на конце его свободно хватит места для стабилизатора.

Теперь, когда все сложилось, когда все стало четко и ясно, он испытывал чувство удовлетворения, что не спасовал перед первыми трудностями, не растерялся перед столь сложной и казавшейся неразрешимой задачей.

Дни шли своей чередой. Заканчивалась третья четверть, самая долгая и трудная.

Все с нетерпением ждали каникул. А они задерживались. Каникулы в их школе зависели от разлива мелких, но бурливых и полноводных весной речек в окрестностях поселка — Цны, Орлика, Сухой Орлицы, когда лукьяновским, подзаваловским ребятам уже невозможно добраться до школы, когда и по самому поселку шумно, торопливо несутся сплошные ручьи, слепя глаза резким весенним солнцем.

Кончался март. Пионерская зорька по утрам, словно бы подразнивая их, рассказывала о том, как весело идут по стране у ребят весенние каникулы, как в городах и селах проходят книжкины именины, недели птиц. А они все еще томились за школьными партами, с надеждой и тоской поглядывая во двор, ожидая того часа, когда скрытое за хмурой наволочью мартовское солнце наконец-то пробьет серую толщу облаков, погонит в овраги и реки наскучившие снега. Учителя догадывались об их настроении, то и дело поименно окликали их, призывая быть более внимательными, но, забывшись в ходе урока, и сами нет-нет да и поглядывали в окно…