Владимир Муссалитин - Восемнадцатый скорый

Формально она, конечно, виновата, но ее вагон был наполовину пуст, в то время как все соседние были забиты до отказа. Но как это все объяснить Муллоджанову? Ведь ни за что не поверит. Она старалась взглянуть на случившееся глазами бригадира и видела, как много тот сразу получил за эту поездку козырей, которыми, разумеется, воспользуется с большой выгодой для себя. Проезд пассажира в мягком без права на то, срыв стоп-крана давали бригадиру возможность поговорить о моральных качествах проводника, о служебном несоответствии.

Было чертовски обидно за случившееся. Стоило ли подниматься на этой злополучной оперативке, мотать свои нервы, чтобы вот так, враз, испортить все дело? Муллоджанов плох. Но сама-то хороша! Поступок ее внешне мало чем отличался от тех поступков, за которые она осуждала других. Поди докажи теперь, что того курсанта из «летки» посадила в свой вагон без всякой корысти. Не поверят! Раз посадила, значит, выгоду имела. Какая, мол, дура станет рисковать зазря.

Антонина взглянула на старенькие, с пожелтевшим циферблатом часы. Скоро должен быть Актюбинск.

Она поправила изрядно потертый ремешок. Конечно, давно можно было купить себе новые часы, например модные мужские, как у большинства девчат, но ей было трудно расстаться с этими, старенькими, размером с двугривенный, — как-никак память.

С первой получки она купила шерстяную кофту матери, а со второй — эту «Зарю», никогда не подводившую ее. Пожалуй, смешно, но ей подумалось, это будет предательством, если она сменит свою «Зарю» на какие-либо другие часы.

Антонина иногда с досадой ловила себя на мысли о привязанности к старым вещам, что не может с легкостью, как иные девчата, распрощаться со старой сумочкой или зонтиком. Девчата упрекали ее в том, что она не модная, не современная, не такая, как все, но это ее и не больно трогало, она особенно и не старалась гнаться за модой, считая это делом бесполезным.

По проходу, почесывая поясницу, в свободной мятой пижаме прошел в туалет тучный, заспанный пассажир из пятого купе, едущий с такой же крупной, могучей, как и сам, супругой в теплый Пишпек. В осанке, в умении гордо и торжественно носить свое большое тело было что-то от долгой военной службы, высокого чина. Антонине нередко доставляло удовольствие угадывать род занятий своих пассажиров. Порой она усложняла свою задачу, пытаясь угадать нечто большее о том или другом своем пассажире. Например, о его вкусах и привычках. Нередко ей это удавалось. «Что же удивительного, — думала она, — все-таки три года на дороге».

Женька все не шла, и это не на шутку тревожило. Антонина закрыла на ключ купе и пустым коридором пошла в девятый вагон, куда вслед за рыжим геологом смоталась Женька.

Девятый вагон был Зины Погожевой, начавшей катать в один год с ней. Зина сидела с книгой в уголке, поджав ноги.

— Женьку не видела? — спросила Антонина.

— Тут она, в седьмом купе. Геолога проводила, теперь с какими-то артистами карагодится.

Из седьмого слышались возбужденные голоса. Антонина постучала «трехгранкой» в дверь купе. Та с грохотом отъехала. В лицо пахнуло сигаретным дымом. Курили все. Женька сидела, по-светски закинув нога на ногу, блаженно прикрыв глаза. Мужчины были навеселе. Сосед справа оглаживал пухлые Женькины коленки.

— Ты не больно старайся, а то до дыр протрешь, — предостерегал приятеля сосед слева — тучный, с мешками под глазами.

— Спасибо. Твой совет учту, — ржал тот.

— Совесть-то есть? — нагнулась Антонина к Женьке.

— Вот и еще одна в нашу компанию.

Кто-то сзади охватил Антонину, пытаясь усадить рядом. Она резко отдернула руку, задев локтем незадачливого ухажера.

— Ого! — восхищенно воскликнул тот.

— Ребята, — словно бы очнулась Женька, — это же Антонина! Тонька, черт, как я тебя люблю, — Женька нетрезво тянулась к ней. — Тонька, иди сюда.

Она пыталась ухватить Антонину за рукав. Вагон качало, и Женька все никак не могла рассчитать своих движений.

— Ну вот, — забасил гладильщик, снимая большую ладонь с Женькиного колена, пытливо, маленькими калеными глазками вглядываясь в Антонину, — а ты, — он осуждающе посмотрел на Женьку, — говорила, некого привести. Ишь какая ягодка!

— Тонька, чертовка, дай поцелую, — не унималась Женька. — Ну выпей с нами. Ребята, слышите. — Женька властно стукнула стаканом по столу. — Налейте немедленно! Садись, Тонечка, подружка моя.

— Пойдем, — сказала как можно тверже Антонина.

— Э, нет, у нас так не принято, — резво вскочил тучный, с мешками под глазами. — Нет уж, голубушка, и не пытайся отнекиваться. Не выйдет! А ну, Илья, наполним бокалы!

Сосед Женьки справа торопливо схватил бутылку вина.

— Ты идешь? — повторила Антонина.

— Нет, мы ее не отпустим, — запротестовал гладильщик, потирая ладони. — Как же мы без нее будем? Зачем же лишать горницу света?

Женька с восхищением слушала пьяную болтовню, переводя свой взгляд с благодушного лица гладильщика на рассерженное лицо Антонины.

— Вставай, слышишь, — нетерпеливо приказала Антонина.

— Не пойду, — заартачилась Женька.

— Пойдешь, — твердо пообещала Антонина, — как милая пойдешь.

— Уж не насильно ли поведешь? — пьяно усмехнулась Женька.

— А хотя бы и так!

— Тоже мне начальник. Кто ты такая, чтобы мне приказывать.

— Последний раз повторяю!

— И чего ты ко мне пристала? Чего? Ну скажи на милость, — взмолилась Женька, но все же встала и нехотя побрела за Антониной.

В тамбуре их вагона маячил с папироской заспанный отставник в помятой пижаме.

— Тяжело? — участливо спросил он, отстраняясь от двери.

«Свидетелей еще не хватало! — подумала с неприязнью Антонина. — Теперь бы Муллоджанову в самый раз объявиться».

— Ложись, — строго приказала она Женьке, доведя до купе, — ложись и спи!

— Тонь, — позвала жалобно Женька, шаря рукой по полке. — Не сердись, слышишь. Тонь, ну чего молчишь?

Антонина ничего не ответила. «Ну, не дрянь ли Женька? И выдаст же им теперь Муллоджанов. По первое число выдаст».

Антонина устало опустилась на скамейку. Не было, как говорится, печали. Теперь расхлебывай. Она привычно взглянула на щит. Там все было в норме. Чтобы лишний раз убедиться в этом, нажала сигнал. Заливистый звонок подтвердил надежность букс. Прислушалась к стуку колес, — кажется, тоже в порядке. Хорошо, хоть состав «не подковала». При срыве стоп-крана, такое случается. Она снова взглянула в окно. Чернота полей и неба усилили подступившую тоску.

В пятнадцать часов к воротам училища подали вездеходы. Курсанты третьего и пятого взводов, ежившиеся на холоде — здесь в проулке ветер был особенно резок и колок, — тотчас попрыгали в машины и поехали на стрельбище. Третий и пятый взводы были давними соперниками. И в одном, и в другом водились отличные стрелки. Когда училищу приходилось выставлять команду на окружные соревнования, как правило, комплектовалась она из ребят третьего и пятого взводов, не без основания считавшимися самыми меткими в училище.