Владимир Муссалитин - Восемнадцатый скорый

— О гостях бы подумал. Все-таки хозяин, — пристыдила Зинаида.

— Хозяин! — протянул с издевкой Худяков.

Зинаида хотела взять бутылку.

— Но, но, — отвел ее руку Андрей, — полегче.

— Тебя никак муха цеце укусила?

— Вот именно. Це-це, — передразнил Андрей.

Борисенко было неловко слушать эти препирательства. Он встал.

В гостиной все так же громко играл проигрыватель, как могли танцевали гости.

— Может, пригласишь? — нерешительно попросила Лидия. — Мы ведь так хорошо когда-то с тобою танцевали.

— Боюсь, сейчас не получится, — ответил Борисенко, стараясь не смотреть в лицо жены.

И все же он заметил, как при этих его словах чуть дрогнули уголки ее губ.

— Ну, пригласи, — тихо попросила Лидия. — Может, это наш последний танец. Я ведь все вижу…

Не дождавшись ответа, Лидия положила свою руку ему на плечо и по-собачьи преданными глазами снизу вверх взглянула на него. Борисенко не был сентиментальным человеком, но тут сердце его екнуло. То ли этот взгляд жены был тому виной, то ли эта, щемящая душу старая, призабытая уже им мелодия. «Проходит жизнь, проходит жизнь как ветерок по полю ржи. Проходит явь, проходит сон, любовь проходит, проходит все…» — пел певец, словно бы итожа свои годы. «Надо же, словно нарочно поставили, — подумал Борисенко. — Последний танец — так, кажется, сказала она. Последний… Что ж, все может быть. Но если уходить, то надо красиво, достойно. Он ни на что, нажитое в совместной жизни, не претендует. Готов все оставить ей. Если чего и жаль, то книг, особенно тех, что не успел прочитать, откладывая все на потом, утешая себя, что все это еще успеется. Но и книги он, пожалуй, оставит ей».

Лидия молча, вопросительно, словно стараясь угадать его мысли, смотрела на него. И он украдкой, повинуясь взгляду, заглянул в ее глаза. Прежде ему нравилось вот так, в танце, следить за выражением ее глаз. Это были упоительные, прекрасные, как думалось ему, минуты. Выражение глаз ее никогда не было постоянно, то и дело менялось. Простодушно доверчивые, они в какое-то мгновение становились хитрыми, лукавыми. Только что в них горел дьявольский озорной огонь, но вот уже они и грустны, и печальны. Ему трудно было самому понять, какая все-таки она на самом деле. Какую Лидию из них он больше всего любит в ней? Забавно, но она так и осталась для него тайной.

Сейчас, заглянув в ее глаза, он ничего не увидел в них, кроме усталости взрослой, познавшей жизнь женщины. И ему стало жаль ее. Он подумал, что его уход будет не так прост, как казалось ему вначале. Все-таки семнадцать лет совместной жизни — не шутка. Каких-нибудь лет десять назад он бы не испытывал этого угрызения совести, Лидия была молода, а сейчас на что может рассчитывать она? У сверстников свои семьи. Надеяться, что подвернется удобный случай… Но подвернется ли он?

Она, кажется, читала его мысли. Отвела глаза в сторону и, глядя вскользь, поверх его плеча, сказала невесело:

— Мужчина бывает великодушным с женщиной дважды. Когда знакомится с ней и когда покидает.

Свое ли сказала или вычитанное, услышанное от кого-то, но Борисенко стало не по себе от этой горькой иронии. Неясна ему была своя вина перед женой, но судя по ее слезам, видимо, была.

Он собирался в этот вечер поставить последнюю точку в их отношениях, сказать Лидии все, что думает об их жизни. Но теперь не был уверен, что сможет завести этот разговор.

От Худяковых ушли за полночь. Андрей, словно почувствовав в нем собрата по несчастью, весь вечер неотступно следовал из комнаты в комнату за ним, сетовал, что они так редко встречаются, хотя надо бы чаще и лучше бы, конечно, без жен, вот так, вдвоем, потому что с бабами не то, не поговоришь по душам. Предлагал в ближайшую же субботу куда-нибудь вырваться на машине за город. На рыбалку или в горы. Борисенко молчал, знал, что в Андрее сейчас говорит вино и не позднее как утром он многое из того, с чем приставал к нему, забудет.

Андрей расчувствовался, лез целоваться, долго не отпускал его, пока не подступилась Зинаида и строгим голосом принялась отчитывать мужа. Андрей сразу же сник и, не пытаясь перечить супруге, нетвердой походкой прошел в угол и сел в кресло. Меньший Худяков, боясь, как бы, чего доброго, отец не задремал, то и дело подталкивал его под локоть. Худяков виновато улыбался, не понимая, чего от него хотят, рассеянно обводил глазами шумных гостей, словно недоумевая, по какому такому поводу они собрались нынче тут.

Вернувшись домой, Борисенко, лишь бы ни о чем не разговаривать с Лидией, тотчас прошел в свою комнату и, сославшись на головную боль, лег. Ему не спалось. Он слышал, как и она всю ночь ворочалась на своей софе в зале. «Что-то надо решать, — думал Борисенко. — Что-то надо делать. Но что, что?»

Ну хорошо, он разведется с Лидией, а дальше? Жить бобылем? Но его, кажется, такая перспектива не прельщает. Антонина? Однако какие шансы у него рассчитывать на удачу? Да, она нравится ему, даже, пожалуй, больше, но с какой, собственно говоря, стати ей связывать свою судьбу с ним? Разве мало ей молодых поклонников, с которыми куда как интереснее, веселее. Двадцать лет разницы — это все-таки немало. Ушел, давно ушел твой поезд, Иван, навязчиво прокручивалось в мозгу. Ему не хотелось верить этой горькой истине, но что поделаешь, если это так.

Борисенко долго ворочался, пытаясь отвлечь себя от мрачных мыслей, утешая себя тем, что не все еще потеряно, что никогда не поздно начать жизнь заново. Упорно вызывал в памяти различные примеры. В основном исторические, литературные. Они, эти примеры, обнадеживали, даже вселяли веру, но лишь до тех пор, пока не прикладывал их к действительности, собственной судьбе. Стоило примерить, и он тут же видел, как все глупо и смешно. Сколько разных толков и пересудов среди сослуживцев вызовет хотя бы тот же развод. Не обойдется без разбирательства в каких-нибудь инстанциях, без попытки примирить их. Изрядно потреплют нервы, вывернут душу наизнанку в поисках того, чего бы хотелось найти. И неизвестно, будет ли вознаграждение за все эти потравы души. Обретет ли он в конечном счете то, к чему так стремится, не будет ли это новым самообманом?

Терзаемый сомнениями, Борисенко заснул, скорее, забылся лишь под самое утро. Сон был бестолковый, тяжелый. Он будто бы выяснял отношения с Лидией, которая неожиданно оборачивалась то Зинаидой — «золотой рыбкой», то Антониной. И эта многоликая Лидия издевательски смеялась над ним, парализуя его своим дьявольским смехом. Он силился что-либо сказать, оборвать ее, но не мог, слова застревали где-то внутри.

Вернувшись из поездки, Антонина узнала, что во вторник, в 17 часов в красном уголке состоится общее собрание резерва.