Александр Русов - Иллюзии. 1968—1978 (Роман, повесть)

Если погожими летними днями читатели прятались от яркого солнца в постоянно перемещающейся тени, отбрасываемой простенками, то зимой здесь невозможно было пробыть и часа — такой стоял холод. Люди сидели в пальто, в телогрейках, точно нахохлившиеся воробьи, кто-то не выдерживал, поднимался из-за стола и, потирая руки, отправлялся в лабораторию, чтобы погреться у горячего термостата, где сушилась химическая посуда, «старились» или запекались опытные образцы.

На столике у дежурной, сидящей в шубе, шапке и теплых сапогах, лежал журнал регистрации читателей, а рядом у стены находилась полка с делениями, где читатели оставляли свои папки, портфели и сумки.

— Вы бы, дорогой товарищ, написали начальству, — кокетливо улыбаясь и поднимая выщипанные до тонких ниточек брови, обращалась к уходящему дежурившая обычно по утрам бывшая жена бывшего начальника одной из лабораторий.

На старости лет он бросил ее, женился на молодой, а Луноликая (так ее, кажется, звали все) вынуждена была поступить на работу. Вскоре бывший муж заболел, его подруга нашла себе другого спутника жизни, и Луноликая все свободное время проводила у постели больного, которого сама и похоронила. Все это — сначала развод, потом смерть — она тяжело пережила и, видно, немного «свихнулась», ибо вновь почувствовала себя молодой и красивой, румянила щеки, красила губы, заигрывала с мужчинами. Впрочем, лет десять назад, когда ей было меньше шестидесяти, это не выглядело так ужасно.

Во второй половине дня Луноликую сменяла худенькая, невзрачная девушка с большими, добрыми глазами и внимательным взглядом, в котором постоянно таилась тревога. Она пришла в институт несколько лет назад, и со временем за ней закрепилась кличка Тихая.

Пожалуй, никто из нас — даже те, кто проработал много лет, — не знал ни их настоящих имен, ни фамилий. Луноликая была говорунья и сплетница. Стоило задержаться у столика, как она заговаривала с вами о погоде, о том, как плохо топят, как пропали из зала две книги, как несправедливо обошлось с ней начальство, лишив премии, ну, и так далее.

Она с трудом переносила одиночество и молчание в течение рабочего дня, читала энциклопедии, знала всех читателей в лицо, была искренне рада всякому, кто соглашался посвятить разговору с ней несколько минут, если же чувствовала холодок собеседника, начинала разговор «по делу», чаще всего о тех книгах, которые когда-то пропали. Читатель не мог увильнуть, дабы тень преступления не пала на него. Луноликая всякий раз утверждала, что книги пропали именно тогда, когда товарищ, с которым она в данный момент беседовала, находился в зале.

Луноликая начинала шепотом, потом забывалась, переходила на полный голос, в котором все более уверенно звучали высокие, ликующие ноты, точно звук собственной речи доставлял ей неслыханное наслаждение. Из-за столов оборачивались, шикали, Луноликая обрывала себя, бросала в зал несколько успокоительных реплик, обещание навести порядок и обеспечить тишину, словно источником беспорядка была не она, а кто-то другой, посторонний. После этого вновь переходила на громкий шепот. Ее голосовые связки испытывали непосильное напряжение, жилы на шее вздувались, она яростно жестикулировала, убеждая собеседника, что нечестные люди, которые похитили книги, подвели ее, а она любит всех читателей, никого не хочет обидеть и надеется, что исчезновение книг связано не со злым умыслом, но с недоразумением, которое непременно выяснится и разрешится самым благополучным образом. Как известно, сознательность людей день ото дня растет, и не может такого быть, чтобы кто-нибудь захотел подорвать ее, Луноликой, бесконечную веру в людей и добро.

Исчерпанность темы пропавших книг или заявление читателя о том, что однажды она уже подробно выясняла с ним обстоятельства данного дела, заставляли Луноликую искать новых поводов для разговора. Целыми днями она листала энциклопедию, рассматривала картинки, а когда читатель оказывался рядом с ее столом, вдруг разворачивала энциклопедический том в сторону посетителя.

— Посмотрите, какой человек…

Это мог быть портрет полководца, вождя, ученого или государя императора.

— Какой человек! — повторяла она, вздыхая. — Теперь таких нет.

Она переводила влюбленный взгляд на лицо собеседника, словно сверяя или оценивая то впечатление, какое произвел на читателя полюбившийся ей образ замечательного человека («друга, мужа, отца»). Эти разговоры с читателями и вера в их честность как бы утоляли отчасти ее неизрасходованную страсть и жажду любви. Ее тонко выщипанные, почти бесцветные брови придавали лицу непроходящее восторженно-печальное выражение.

Задерживая читателей, спешивших к своим термостатам, Луноликая убеждала их «написать прошение» руководству института о принятии мер по поддержанию нормальной температуры в читальном зале. Наконец такое «прошение» было написано и подписано читателями — едва ли не всеми, кто хотя бы однажды побывал здесь зимой. Я тоже поставил подпись.

В три часа дня Луноликая передавала дежурство Тихой. Их отношения начались страстной любовью с объятиями и поцелуями, достигли кульминации в пору пропажи двух книг и внезапно переменились, обретя отчужденный, вежливо-холодный характер. О чувствах Тихой судить трудно, поскольку она всегда молчала — и тогда, когда Луноликая признавалась «деточке» в любви, и когда называла «подлой», «двуличной», «ябедой», обвиняя в пособничестве похитителям. Пожалуй, истинной причиной конца любви явилось стремление Луноликой обрести постоянную собеседницу и неспособность Тихой ею стать.

Еще лет пять назад это была нежная, заботливая, очень внимательная девушка, готовая выполнить любую читательскую просьбу. Она вскакивала из-за стола, мелкой, семенящей походкой спешила к полкам, разыскивала нужный журнал или справочник, без единого слова передавала читателю и так же молча, неслышно возвращалась на место. Отзывчивость и миловидность вполне покрывали ее недостатки, включая запах пота, который тогда воспринимался как запах молодого тела, едва справляющегося с бурным обменом веществ. Однажды, когда я спросил ее, на какой полке могу подобрать литературу для очередного занятия в кружке современной международной политики, она устремилась в глубь зала, словно давно ждала моего прихода и в точности знала, что именно мне нужно. Поискав и ничего не найдя, она кинулась к другим полкам.

— Не беспокойтесь, я сам поищу.

— У вас, наверно, нет времени?! — испуганно воскликнула она. — Оставьте телефон, я подберу, что нужно, и позвоню.

Был конец рабочего дня, я и правда куда-то спешил. На следующее утро она позвонила — редкая в наши дни обязательность. Подбор материалов оказался удачным, хотя и не входил в ее обязанности. Вместе с Луноликой они должны были следить лишь за тем, чтобы из читального зала ничего не выносили. Не такая трудная работа.