Александр Русов - В парализованном свете. 1979—1984 (Романы. Повесть)

— Почти нигде, — уточняет. — Мы лечим не только лекарствами, — произносит он загадочную фразу, бросает пудовые кулаки на столешницу, выпрямляется в кресле и предлагает посетителям самим убедиться. — Ecco! [9] Вот! (итал.)

Поощряемые Грантом Мовсесовичем трое посетителей поднимаются с кушетки. Трое выкатываются из уютного кабинетика — впереди Кустов, за ним Платон. Тоник с портфелем замыкает шествие. Тотчас перед ними возникает препятствие: затянутая веселым ситцем в цветочек еще одна застекленная дверь. «Отделение кризисных состояний», — гласит надпись. И тут же другая, прямо под нею: «Посторонним вход строго запрещен».

Откинув мешающую полу халата, профессор по локоть засовывает руку в бездонный карман своих брюк. Он извлекает звенящую связку ключей, выбирает самый игрушечный — как бы ключик от кукольного дома — и вставляет в прорезь замка. Дверь оказывается массивнее, чем ожидалось. Ее застекленность с обеих сторон носит, оказывается, исключительно декоративный характер. Как и фривольная легкость ситцевых занавесок.

За бункерной этой, железной, пуленепробиваемой дверью просматривается волнующий полумрак. Лампы, лампочки и лампады всюду горят вполнакала. Вместительные, топкие кресла обтянуты жирно блестящей искусственной кожей. Они придают всей обстановке некий эротический привкус. Прозрачные рыбки в прозрачном аквариуме плавают среди ползучих представителей вечнозеленой тропической фауны. Тяжелые синие шторы висят на окнах. Топкий ковер на полу напоминает выкрашенную в цвет морской волны шкуру леопарда. Овальный полированный стол в холле будто специально предназначен для спиритических сеансов. Пять или шесть дверей из натурального дерева в круто скругленной стене, причудливо изогнутая бронзовая и латунная фурнитура — все это совокупно производит впечатление уюта и роскоши, навевает мысли о чувственных наслаждениях и мистических откровениях. Все это куда более соответствует стилю маленькой частной дорогой европейской гостиницы конца прошлого века, нежели итогам титанических усилий профессора Петросяна по организации уникального отделения кризисных состояний. По созданию, стало быть, в условиях обычной городской больницы наиболее благоприятных бальнеологических условий для пациентов его отделения. Даже стены и те обтянуты пупырчатой серой холстиной, то ли звукоизоляции ради, то ли нарочно для того, чтобы поразить воображение пришельцев.

— Неплохо. Кхе!

— Ну что ты… Клево!

Профессор Петросян замедляет шаги. Профессор Петросян останавливается на крутом повороте. Профессор Петросян обращает внимание гостей на тщательно вычищенную золотую табличку.

— Номер три, — читает Тоник.

— Помещу его сюда, — говорит Петросян. — Одного. Как просили…

Тоник выглядывает из-за голов впереди стоящих. Профессор Петросян нажимает какие-то кнопки на щите, щелкает хромированными выключателями, толкает какие-то рычажки, подробно рассказывает, обращаясь преимущественно к доктору Кустову — единственному здесь представителю мира науки — о возможностях уникальной записывающей аппаратуры.

— Венгерская? — интересуется Тоник.

— Отечественная, — недовольный, что его перебили, замечает профессор.

«Наконец-то научились делать как следует», — одобрительно думает Тоник, который является, в общем-то, гораздо большим специалистом по этой части, нежели Антон Кустов.

— Включается автоматически… — продолжает профессор. — Что позволяет полностью контролировать… Фиксировать бредовые состояния… Обеспечивать системно-функциональный анализ… Совершенствовать диагностику… Таким образом, психотерапия… Таким образом, соматика… Понимаете?.. Соматическая кинематика… С помощью ЭВМ…

Доктор Кустов проявляет интерес. Доктор Кустов интересуется электромагнитными помехами. В частности, скрипом кровати. В частности — непредусмотренным храпом. Покашливанием. Другими простудными явлениями. Что, эти звуки тоже записываются?

Профессор Петросян многозначительно улыбается. Профессору Петросяну приятно беседовать с образованным человеком. Профессор Петросян давно уже ждал этого каверзного вопроса. Теперь он рад на него ответить.

— Имеется блокировка. Взгляните сюда. Частотно-модуляционная выборка…

«Ни хрена не понимает, а лезет, — думает Тоник с обидой. — Тоже мне, доктор-моктор. Кустов-Капустов. Сосиску тебе в рот! Специалист широкого профиля…»

Платон не слушает. Ему скучно.

— Кхе!..

Но он чувствует себя в то же время обязанным профессору и потому монотонно повторяет как бы в сторону, как бы в руку, как бы одной лишь вежливости ради:

— Вот это да!.. По последнему слову техники… По последнему слову!.. Кхе!..

Для четверых бокс № 3 тесноват. Для четверых бокс № 3 маловат.

— Интересно, как у них тут со жратвой? — тоже как бы в сторону, как бы в руку, как бы себя самого спрашивает Тоник.

Однако профессор Петросян решает лично ответить на этот вопрос. Профессор Петросян говорит:

— С едой не очень. Так что лучше приносить из дома.

Тоник шмыгает носом: вот уж не ожидал, что его услышат. Профессор Петросян скребет подбородок. Его гладко выбритая щека отливает уже не синим — лиловым. «Армян — лиловый баклажан», — думает Тоник.

Тут и Платон оживляется, начинает проявлять активность. «Небось потом статейку накропает, деньгу зашибет, — догадывается Тоник. — Чего-нибудь такое про научно-технический прогресс. Хрен он в нем чего понимает! Интересуется, сука, время тянет, пока тот в тамбуре на продавленном диванчике концы не отдаст. А чего им? Один хрен…»

Но вот они возвращаются в профессорский кабинет и уже там продолжают неторопливую беседу. Не, честно, Тоник бы им сейчас сказал. Выдал бы. Только боязно как-то все дело испортить.

— Строго говоря, весьма и весьма… С научной точки зрения…

— Кхе! Кхе!..

— Психатика-соматика…

— Проблематика…

— Да-да…

Тут Платон наклоняется к Тонику. Что-то шепчет. Кашляет в ухо. «Сука, — думает Тоник, выслушав до конца. — Человеколюб, porca madonna! [10] Грубое ругательство (итал.) . Митинговал больше всех, а смывается первым». Однако берет себя в руки, сдерживается при постороннем. «Ладно, хрен с тобой, бери. Мне носить меньше». Щелкает замком, роется в портфеле, достает что-то, передает. Платон рассовывает это «что-то» по карманам — профессор Петросян даже не успевает заметить, что именно. Какие-то бумаги, гремящие железки…

— Кхе! Кхе! Извиняюсь, — и пятится к двери.

— Строго говоря, мне тоже пора, Грант Мовсесович. Кажется, мы обо всем договорились, коллега. — Кустов протягивает профессору визитную карточку, на которой указаны титулы Кустова, координаты Кустова, его служебный и домашний телефоны. — Если что понадобится. С научной точки зрения…