Павел Гельбак - ...И вся жизнь

Присмотрись, Толя, к такого сорта людям и попробуй начать разговор в газете о мещанах и мещанстве. Я позвоню Олегу Игоревичу.

Беседа с секретарем горкома произвела впечатление. Я, кажется, чуть-чуть влюбился в Станислава Иосифовича. Вот это настоящий коммунист!

5 апреля

Пересказал разговор с секретарем Криницкому. Он подтвердил, что Станислав Иосифович ему звонил. О мещанстве, конечно, надо писать. Выслушав меня, он заметил:

— Ты чересчур прямолинейно понял рассуждения Куреллы, — о мещанах с партийным билетом. О перерожденцах наша печать писала немало. И нужно быть очень осторожным, многое изучить, взвесить, прежде чем бросить коммунисту обвинение в том, что он оторвался от масс, стал мещанином.

— Знаю, тема не из легких, ветер будет дуть в лицо.

— Ветер в лицо — красиво звучит, — заметил Криницкий. — Но обветрит лицо, станут шершавыми губы, будут слезиться глаза — не все заметишь! Я тебя не отговариваю. Есть силы — берись за эту тему.

У меня такое чувство, словно перешел на третий курс журналистского университета, не факультета журналистики, а подлинного университета жизни, где сама жизнь набивает шишки, возможно, и по пятибалльной системе, не подсчитывал. Первый курс, образно говоря, когда тебя, неопытного щенка, бросают в море фактов, и ты должен найти более или менее подходящий, принести его в редакцию, а там его используют по своему усмотрению. На первом курсе приходится осваивать даже такое, кажется, с детства привычное дело, как умение разговаривать с себе подобными. На втором курсе ты учишься расставлять слова по местам, начинаешь думать над каждым словом, преодолевать привязанность к красивостям, особенно звонким и часто употребляемым фразам. Ищешь форму подачи материала, учишься рассказывать о том, что видишь. А вот сейчас, на третьем курсе, наставники, такие, как Курелла, да и наш главный редактор, учат самостоятельно мыслить.

Публицистика! И слово звучное. Да, если стать настоящим публицистом…

Размечтался. «Надо быть скромнее», — советует отец. Почему? Может быть, скромность — оборотная сторона медали, именуемой чванством? Сколько людей кокетничают своей мнимой скромностью, прикрывая ею самодовольство или ограниченность.

В конце концов недооценивать себя — такое же отклонение от истины, как преувеличение своих способностей.

Хватит! Пора спать. Завтра начинаем бой против мещан. Не хочу быть скромным. Хочу, чтобы статья была ершистая, злая и умная.

Да будет так!

15 апреля

Несколько дней не прикасался к дневнику. Готовил материалы о мещанах. Писал, рвал написанное и снова писал. Чувство такое, словно на меня обрушилась гора и я барахтаюсь под ее обломками. Столько выслушал мудрых речей, советов о том, как изобличать мещанство, столько прочитал умных рассуждений на эту тему. Наши великие предки тоже не сидели сложа руки, и каждый в меру своих сил лупил мещан. Если у кого не хватало сил ударить, то плевал в их поганую морду. Самонадеянность испарилась. На смену ей снова пришла неуверенность. Что я могу сказать, какую пользу принесут людям огрызки чужих мыслей, перемешавшихся с моими малоинтересными наблюдениями и рассуждениями. Надо пойти к главному редактору и честно признаться в своем бессилии. Секретарь горкома ошибся. Он переоценил мои возможности.

Виктор Светаев, застав меня, когда я с остервенением рвал очередную страничку, не преминул съязвить:

— Сороковую страницу пишешь, старик? Еще столько, и твоя статья выйдет специальным приложением к «Заре». Криницкий, думаю, поддержит эту идею. Атомный удар по мещанам. А что? Пожалуй, звучит…

Меня раздражает этот треп. Странное дело, который день я и дома и на работе думаю о статье, спорю с «моими мещанами», в голове рождаются страстные строки, целые абзацы. А стоит начать писать, мысли блекнут, нанизываются какие-то бесформенные, бесхребетные строки. Я откладываю написанное, хватаюсь за другие дела. Удивив Маркевич, ответил авторам всех залежавшихся писем, подготовил подборку материалов о необходимости бережно относиться к старому жилому фонду. За подборку удостоился похвалы на летучке. Ответственный секретарь сказал, что газете следовало бы взять под свое наблюдение ремонт старых домов, при этом вспомнил, как когда-то «Заря» поднимала эти вопросы… Все это мило, но моя «главная» статья не двигается с места. Впрочем, об этом можешь и ты, дневник, судить по своим страницам. Я рассказываю тебе об этом охотнее, чем пишу статью.

— Скушно, — выделяя букву «ш» в середине слова, сказала Женя, когда сегодня провожал ее домой. — Ты помешался на мещанах. Только о них и болтаешь.

И вдруг спросила:

— Скажи, Криницкий женат?

— Не знаю. А почему тебя это волнует?

— Счастливой должна быть женщина, у которой такой муж.

— Эта проблема меня не занимает.

К чему Женя завела этот разговор? Женат ли Олег Игоревич? Счастлива ли его жена? Нет, никогда я не видел его с женой. Может быть, осталась в Москве.

20 апреля

Гора родила мышь. О чем с прискорбием извещаю родных и знакомых. Сегодня в «Заре» напечатана моя статья «Потерянный авторитет». Да, та самая… Впрочем, та — да не та. Это статья об одном новаторе производства. Его имя до последних дней с почтением упоминалось в печати, на разных собраниях и конференциях, его мощная фигура украшала президиум любого областного и городского совещания. Я же взял его за ухо, вывел на свет рампы и крикнул в зрительный зал:

— Смотрите, люди, — король-то голый, неприлично тащить в президиум.

Столкнулся я с фактом перерождения героя чисто случайно. На редколлегии обсуждали план первомайского номера. Мне поручили написать о передовом рабочем домостроительного комбината. Ответственный секретарь сказал:

— Напиши, Анатолий, о Григории Калистратове. Снимки у нас есть хорошие. И уже несколько месяцев мы о нем не вспоминали. Последний раз, кажется, печатали его путевые заметки о встречах на заводах Венгрии.

— Нет, была еще заметка о лекции Григория Калистратова в Политехническом институте для профессоров и преподавателей о передовых индустриальных методах стройки, — уточнил заведующий отделом промышленности.

— Писем он много получает из-за рубежа, из других областей, среди них могут оказаться интересные, — подсказал мне по старой памяти заведующий отделом информации.

На комбинате наше намерение рассказать о Григории Калистратове встретило, как это ни странно, кислое отношение.

— Не часто ли мы пишем о Калистратове?! — сказали в парткоме. — Есть на заводе и другие передовики.

Я все же решил встретиться с Калистратовым.

— Где можно увидеть Калистратова? — спросил в цеховой конторке.