Николай Богданов - Вечера на укомовских столах

Первым бросил топор Вострецов, тряхнув заиндевевшими кудрями. Оглянувшись на него, приостановились и остальные. Деревья стояли обезображенные неровной рубкой, но ни одно и не думало падать.

Один Ивушкин рубил как одержимый. На коленях обошел он раз восемь вокруг дерева. Обгрыз его, ровно бобер. Осталась одна сердцевина. Все с любопытством смотрели на товарища. А тот, закусив губы, продолжал работать. Иногда он прикрывал глаза, воображая, что перед ним упорный, толстый буржуй, не желающий уступить власть над миром пролетариату. Это подбадривало его силы, и он начинал рубить еще отчаянней. Наконец послышался хруст. Все облегченно ахнули. Дерево покачнулось, стало падать и повисло в воздухе, подхваченное густыми ветвями собратьев.

У Ивушкина выпал из рук топор.

Ребята не выдержали и захохотали.

— Ну, — сказал Бобенчиков, — высокоидейные кубометры повисли в воздухе.

— Сначала надо срубить дерево головой, а потом руками, — заявил Володин.

— Верно, — поддержал Вострецов, — надо оглядеться. Бросили нас одних нарочно.

Первое производственное совещание началось в лесу стихийно. Следующее дерево стали валить исподволь.

Один влез и закрючил дерево. Натянули веревку, захлестнув ее за соседнее. Затем сделали насечку на той стороне, на которую оно должно падать, и начали подрубать. Дерево повалилось с оглушительным треском. Ребята от радости закричали и запрыгали вокруг елки, как дети.

Лесорубы вышли, как обычно, лениво, часов в десять, и приступили к работе. Звон их топоров был част и ловок. Двое ребят подползли и долго наблюдали за их приемами. Нарубив по два кубометра на брата, вологжане подошли взглянуть на своих соперников и увидели дюжину деревьев с измочаленной древесиной и расстроенных ребят с красными, точно сваренными, ладонями рук. Лесорубы попятились за деревья, сдерживая смех. Уж очень жалко выглядели ребята. Они все рубили, пока не полиловели снега и в бездымном небе не замерцали робкие северные звезды.

В прокисшей, прелой землянке как убитые заснули неудачники. Среди ночи, встрепанный и злой, вскочил вдруг Ивушкин и разбудил ребят.

— Слушайте, что я придумал, — сказал он. — Пока бородачи храпят, давайте ночью хотя бы полнормы нарубим. Воспользуемся полнолуньем, светло как днем.

Посоветовавшись, ребята быстро оделись и вышли на улицу.

Заиндевелые ели и сосны, залитые голубоватым лунным светом, стояли нарядные и красивые, как невесты. Жаль было рубить их, а надо.

Работали дружно, с огоньком. До захода луны многие деревья полегли.

Возвращались комсомольцы усталые, но довольные. Поспали часок-другой, а с рассветом снова за топоры.

В этот день впервые удалось выполнить норму. Бородачи, не выказав и тени удивления, на следующий день нарубили немного больше.

Ребята потратили еще ночь и перевыполнили норму. Бородачи еще немного надбавили. Без сна, без отдыха, исхудав, комсомольцы еще раз обогнали в этом тяжком соревновании, и снова мужики без особой натуги перекрыли их выработку — еще на «чуток».

И все-таки вологодских не удавалось по-настоящему расшевелить.

— Это не люди, а деревья бесчувственные, — отчаивался Ивушкин.

— Одно слово — староверы. У них и волосы-то не как у людей растут щетина. Приходилось мне скоблить такие рожи, бритву потом хоть брось, злился Бобенчиков.

— Бородачи люди старого закала, их не проймешь, но вот молодежь меня удивляет, — пожимал плечами Володин. — Что за парни такие — белы, тихи, смирны, ну словно из дерева понаделаны. Как их расшевелить?

Попытались пригласить молодых вологжан в гости, песни попеть, познакомиться. Нет, не идут, сторонятся.

Стали выпускать стенгазету. Подойдут ненароком, глянут и, вроде не читая, мимо пройдут.

— Деревья, деревья, — сокрушался Ивушкин, — живут без любопытства.

Однажды в заметку вкралась ошибка — неправильно написали цифру выработки у бригады Новожилова, уменьшили на какой-то пустяк. И вдруг Сам старик бригадир прогудел, проходя мимо Ивушкина:

— Надо по справедливости… Сам знаешь: написано пером, не вырубишь топором!

И покосился ревниво и грозно.

— Ура! — возликовал Ивушкин. — Потеплел дуб, оказывается, можно их пробудить!

— Не пробудить бы на свои головы, — сказал Бобенчиков, заметивший дремуче-злобный взгляд старовера.

— Да шут с ними, стариками. Молодежь расшевелить бы.

Эта загадка томила Ивушкина. Он не мог даже вообразить, что такими унылыми, тихими, во всем послушными старикам можно быть в молодости.

Но, сколько ни старались, ничего не получалось. Не удавалось им и перекрыть прежние темпы.

Однако ребята не падали духом, работали с огоньком.

И вот однажды произошло событие, приблизившее желанный взрыв.

В декабрьский день северное солнце, как невеста на выданье, на минутку выглянуло и прошлось вдоль кромки соснового леса. По розоватым колеям зимней дороги приехали розвальни. В них оказался инструктор Союзлеса.

По старой привычке долго митинговал инструктор.

Лесорубы мялись, крякали, но не выступали. Ребята с тоской смотрели на этого несчастного человека.

«Боже мой, — думал Ивушкин, — и откуда таких чудаков выкапывают!»

В заключение таким же скучным голосом инструктор сказал о том, что социалистический труд требует механизации и что вот у него в санях автоматическая пила в подарок лесорубам.

— Махорки бы привез!

— Валенок!

— Порток теплых!

— Ешь сам эту автоматику!

Лесорубы шумно разошлись по своим баракам. Ребята двинулись к инструктору всей гурьбой. Они бережно вынули пилу, завернутую в рогожу, да в придачу два норвежских топора с длинными изогнутыми рукоятками. Пилу разобрали, смазали, вычистили, а наутро объявили через десятников: комсомольцы вызывают на соревнование две любые артели против них — с автоматической пилой.

Включились в соревнование артели старика Новожилова и Губонина молодого скандального парня с клоками отчаянно рыжих волос.

Администрация в качестве приза предоставила комплект новых безрукавок, сшитых из легчайшего меха козы.

Соревнование началось.

Лесорубы, побаиваясь автоматических пил и узнав про ночные похождения комсомольцев, поставили условие: рабочий день соблюдать точно — восемь часов.

Ребята согласились.

Администрация отвела две большие деляны, как крылья гигантского самолета, раскинутые по обеим сторонам огромного оврага. Соревнующиеся могли издалека видеть работу друг друга.

Утром на зорьке встали лесорубы. Растянувшись важно, как сытые гуси, пошли за вожаком, уминая снег огромными лаптями. Впереди несли красное знамя, ту самую хоругвь, что выкинули они, демонстрируя по своему селу перед отправкой на лесозаготовки. Вышли они на взгорье. Повернулись, расправили плечи и ясно увидели: на комсомольской стороне одно за другим, как подкошенные, валятся деревья. Взрывы белого снега, и облачко за облачком поднимаются вслед.