Григорий Медведев - Энергоблок

...Проходы залитого радиоактивной пульпой коридора с двух сторон перекрыли канатами, повесили на них знаки радиационной опасности, поставили противни с мешковиной, смоченной в контакте Петрова. Абдулхаков и Проклов стали с двух сторон коридора в некотором удалении от входов. Вплотную к двери — рентген в час.

Палин побежал в тапочках, которые принес Абдулхаков, на щит дозиметрии, оставив грязные сапоги у противней. Туда же поставили еще несколько пар сапог и стопку комплектов пластикатовых полукомбинезонов, чуней, фартуков...

Палин неотступно думал теперь о «черной трубе». Он сидел за столом в помещения щита дозиметрии, обхватив голову руками, сморщившись, как от зубной боли.

«Господи! Неужели ж так будет всегда?.. Уже двадцать лет...»

Схватился за телефон. «Почему молчит Федосов?..» Нервно задергал тумблером. Наконец звонок. Федосов сообщил: из трубы минус седьмая степень, после разбавления к морю — минус одиннадцатая...

Но Палину было стыдно. Больно. В груди саднило. Ну что? Ну что же он может сделать?! Он вскочил. Прислушался. Тишина. Как после погрома. Забегал взад и вперед.

«Что делать? Что делать?..»

Он будто увидел перед собой огромное сморщинившееся лицо моря, лицо Природы.

«Стыдно, гадко!..»

И вдруг осенило. «Конечно же! Надо просить... Просить Болотова!»

Он лихорадочно бросился к телефону, нажал тумблер блочного щита управления.

— Болотов, — послышалось в капсуле.

— Послушай, Виталий! — Палин орал почему-то во всю силу голоса. — Немедленно! Немедленно отключай дренажные насосы!..

— Это почему?

Палин понял, что надо хитрить, лгать, ловчить, все, что угодно, но лишь бы отключить эти ненавистные, подлые насосы. Разорвать этот грязный поток во что бы то ни стало.

— Миленький, Виталя, пожалуйста! Могут загнать в море пульпу... Ее ведь ничем не разбавишь, а?.. Рыбка съест смолу, ты поймаешь рыбку... Ты меня понял?!

— Сейчас отключим, — сказал Болотов спокойно, почти безразлично.

Палин откинулся на стуле. Сердце бешено колотилось.

«Чего это оно так?» — подумал Палин. Приложил руку к груди: «Тук-тук... Тук-тук... Тук-тук...»

Вдруг навалилась дикая усталость. Руки на стол. Голову на руки. Расслабился. В мозгу стучало.

«Нужна энергия... Нужна энергия...»

Болит голова. Надышался. Звонок от Федосова:

— Труба замолчала... Слышь, Владимир Иванович?.. Вода не идет...

— Да-да-да... — сказал Палин будто в забытьи. — Сторожи, сторожи пока...

Снова уронил голову.

«Вода не идет... Хорошо... Вода... Такая вода не должна идти... Не должна...»

Звонок. Начальник смены АЭС Болотов:

— Владимир Иванович! Звонил Торбин... Начальник главного управления. Лично. Сказал — через тридцать минут прибудут пожарники. Просил принять их, обеспечить ведрами и организовать уборку «грязи» на минус пятой. Я их приму и организую работы. За тобой — доз-контроль, допуск.

— Кто подпишет разрешение на перебор дозы? — спросил Палин с затаенной яростью.

— Все предусмотрено... Торбин сказал — из расчета годовой дозы... Пять рентген на нос...

— Какой он добрый! — сказал Палин.

— Добрый... — Болотов рассмеялся.

— Куда будешь убирать воду и смолу? — спросил Палин.

— Куда?.. В дренажный бак... Больше некуда. Емкости с пульпой заполнены под завязку. Через них же и залило все, сам знаешь. Ну, все... — Болотов отключился.

— В дренажный бак... — тихо повторил Палин слова Болотова. — Это значит — в море... Вот и все... Но что делать?!.. То есть выход есть — дождаться пуска блока спецхимии. И тогда — стоять... Но я бессилен запретить пуск...

Палин впервые в жизни пожалел о том, что власти у него недостаточно и карьера его, похоже, закончилась должностью начальника отдела радиационной безопасности и что выше ему никак не прыгнуть без подсадки. А подсадить некому. Да... Нужных «друзей» не завел.

А милые сердцу — кто умер, кто работает на других АЭС. Теперь — одиночество и борьба.

«Нужна энергия... Нужна энергия... Торбин не отступится. Так всегда... Когда задаешь себе заранее схему, логику действий, жизни... Однозначность... В ней сила, но и слабость внезапного тупика. Жизнь-то всегда многозначна...»

Палин вяло усмехнулся.

«Похоже, точка. Лбом стену не прошибешь. Нужна энергия...» — мелькало в голове.

Как-то весь вдруг успокоился. Даже ощутил некоторую апатию. Подумалось где-то вторым планом, что его, Палина, разрешающей подписи нигде нет. Совесть чиста. Чего же еще?..

В это время звонок от Абдулхакова. Гортанный, с хрипотцой, глуховатый голос:

— Владимир Иванович! Прибыли пожарники. Все с ведрами. Допускает лично Болотов. Дозиметрический допуск с подписью Торбина. Из расчета пять рентген. Допускать?..

— Допускай... — глухо сказал Палин. — Я скоро приду.

«Вот и все», — снова подумал он, сидя на стуле, опустив голову и вяло свесив меж колен сцепленные в замок руки. Вновь усмехнулся. Острая волна волос на затылке сникла и легла на воротник белого лавсанового костюма. Но голова работала независимо от его состояния. Мозг лихорадило. Обрывки мыслей, вспышки озарений, внезапно всплывающие и тут же тонущие во мраке памяти картины прошлого. Однако на «выходе» из черепной коробки ничего не было. Пустота...

«Работай, работай... — приказал он мысленно своему мозгу. — Думай, думай...»

В висках ощутил пульс. И еще где-то, будто в переносье.

Тук... Тук... Тук...

Звонок от Федосова:

— Труба молчит, Владим Иваныч. Может, мне уйти? Захолодало... Ветер с моря рвет. Штормит... А?..

— Побудь еще чуток. Я скоро сменю тебя. Жди... — попросил Палин мягко. А сам подумал: «Чего ждать?! Пусть идет. Нет, пусть ждет... — И снова приказ себе: — Думай... Думай...»

Но мозг ничего не выдавал. На «выходе» пустота... Встал. Пошел вниз, на минус пятую. Уже на подходе услышал звон ведер, топот десятков ног, бульканье воды, приглушенный говор. И вдруг счет:

— Пятьдесят пять, пятьдесят шесть...

Палин остановился. Сердце замерло. В висках стучало. Он всматривался в людей, вспоминая атомное штурмовое четырехлетье. Там тоже их было много — молодых, сильных, бегущих с носилками, мешками, ведрами с раствором и мусором... И часто среди них Курчатов — вездесущий, напористый, казалось, неутомимый...

— Шестьдесят один, шестьдесят два...

«Считают ведра... Порядок. Норма выработки... Но как же это получается, что нету выхода?..»

И вдруг подумал, что так, пожалуй, было всегда. Только он не знал, не понимал этого. Теперь же задал себе урок, и совесть в западне. Покоя нет...

«Выход только через общее... Общее... Общая победа, общая жизнь, единый порыв... Вперед в целом... Частная моя маленькая совестишка бьется головой о стену...»

Абдулхаков сидит на ступеньке за два лестничных марша до входа в аварийный коридор. Палин подошел сзади, тронул его за плечо. Абдулхаков вскочил. Плоское лицо, остро обтянутые скулы, в черных глазах печаль.