Григорий Медведев - Энергоблок

— Значит, будем считать, проступка нет? — глухо проговорил, скорее прошелестел директор атомной электростанции, затравленно глядя на посуровевшего вдруг начальника отделения милиции.

— Конечно! — строго сказал майор. — Но мне кажется, к товарищу Палину надо прислушаться...

Мошкин встал. Дронову показалось, что директор стал ниже ростом. Ссутулился. Будто из него стержень вынули.

— Значит, будем считать... — еще раз сказал Мошкин, ощутив, как давящая усталость заполнила все его существо.

— Конечно, конечно! — с готовностью, но холодно ответил майор Дронов.

Они распрощались.

Соня и Палин медленно брели по улице. Сквозь рваную облачность проглядывало солнце.

— Ну зачем ты так? — спросил Палин Соню.

Соня была очень бледна и ничего не ответила, только еще крепче и судорожнее сжала его сильную руку.

— Зайдем в исполком? — спросил он ее, не вполне уверенный теперь, что это надо делать.

Она утвердительно кивнула головой, взглянула на него, испытывая стыдливую нежность, и подумала: не слишком ли она бледна сейчас...

Им овладело такое родственное, такое теплое чувство к ней, так крепко и слитно представил он всю пройденную с нею жизнь, могущую, теперь-то он точно знал, сложиться совершенно иначе, здоровее, лучше, если бы не эта проклятая бомба, если бы не ненависть людей друг к другу, толкнувшая к ее созданию, что, по существу, отменило все иные альтернативы существованию, кроме одной — жить в мире... И он ощутил вновь прилив сил и энергии и ускорил шаг. Соня почти бежала за ним...

В здании исполкома они поднялись на второй этаж и вошли в тесную приемную председателя. Секретарша, очень худая белокурая женщина с большим лошадиным лицом, стояла у шкафа и листала подшивку, разыскивая какую-то бумагу.

Она была в ярко-синем трикотажном платье, предельно плотно облегающем ее худосочную, почти лишенную форм, фигуру. На шум секретарша повернулась к вошедшим. Глаза карие, блестят. Сказала строго. Мягкий, не вполне правильный выговор:

— Председатель не принимают... Смотрют бумаги... — И покраснела.

— Посиди, Сонечка, я сейчас... Просто интересно...

Соня, очень бледная, села. Ее лихорадило. Палин бросил на нее беспокойный взгляд и решительно прошел к председателю.

— Они не при... — начала было протестовать секретарша, но махнула рукой, когда дверь за Палиным захлопнулась.

Председатель исполкома возвышался над столом глыбой и действительно просматривал почту.

Палин знал, что он выходец из сельского хозяйства. То ли председатель колхоза в прошлом, то ли «Сельхозтехники». Очень крупный мужик. Очень. Чувствуется, что здесь ему не по себе. Но сидит же...

Огромное, очень щекастое, пожалуй, даже какое-то плотоядное продолговатое лицо. Глыбастый лысый череп. Глубоко сидящие глаза-буравчики.

Вдруг щеки председателя дрогнули, и кабинет заполнил очень насыщенный интонациями раскатистый утробный бас. Огромная ладонь, гармонично сопровождая голос, указала на стул.

— Садитесь, пожалуйста. Я вас слушаю... — Маленькие черные глазки председателя внимательно пошарили по палинскому лицу.

Палин подумал, что темнить и тянуть здесь нечего, да к тому же, кажется, и Сонечка неважно себя чувствует. Как бы не приступ...

— Я начальник отдела радиационной безопасности нашей атомной электростанции...

Щеки председателя снова смешно запульсировали, будто он играл на трубе, и откуда-то изнутри полился наполненный дружескими интонациями булькающий на этот раз бас.

— Очень рад! Очень приятно!

Палин протянул ему свою сильную большую руку, и председатель свободно утопил ее в своей огромной ладони.

— Я вас слушаю, дорогой... — и почему-то добавил: — коллега...

— Мы льем радиоактивную грязь в море... — Палин силился вспомнить имя-отчество председателя: кажется, Дмитрий Андреевич...

— Алексеич... — с хитрой улыбкой пробасил мэр.

— Так вот, Дмитрий Алексеевич, льем, — повторил Палин и вопросительно глянул на председателя, начиная соображать, что здесь тоже, видимо, пахнет проколом.

— Льете? Ну, что ж — где пьем, там и льем... Лес рубят — щепки летят... — Председатель откинулся на спинку, казалось, игрушечного кресла, сильно скрипнувщего, и от души расхохотался. — Кто же вам приказывает лить-то?! — спросил он, вытирая слезы и видя, что Палин суровеет.

— Начальство!

— Что ж, начальству виднее! — сказал мэр и снова расхохотался. — Нет, кроме шуток... — Успокоившись, он наклонился к Палину, задал новый вопрос: — А разве нельзя, извините мою необразованность, не лить?

— Можно... — Палин оживился. — Можно, но для этого надо остановить атомную электростанцию...

— Остановить атомную станцию?! — переспросил Дмитрий Алексеевич. — И надолго?

— На три-четыре месяца, пока не будет введен блок спецхимии в полном объеме.

Лицо председателя стало и вовсе серьезным. Он взял со стола свежий номер газеты.

— Вы не смотрели?.. Вот, пожалуйста... — он зачитал: «Сверхмощная АЭС... Первая в Европе...» Если не в мире... — добавил он уже от себя. — И это наша с вами электростанция... Я, например, горжусь, что Советская власть в моем лице тоже причастна к этому подвигу... Это прекрасно, знаете... — Председатель заглянул пытливо в глаза Палину, пытаясь что-то понять. — А что, это столь опасно?.. — спросил он приглушенно, и жирная кожа его обширного лба собралась не морщинами, а разноглубокими ямками. — Небось все это распадается, или как это у вас там... Но я вас понимаю... — Лицо его продолжало оставаться серьезным. — Вы взрослый человек... Сколько вам лет?.. Сорок три?.. Я на двадцать лет старше... В сорок три я был столь же горяч... Словом, я не хочу сказать, что надо лить в море... Но вы меня понимаете...

— Нет, не понимаю.

Председатель снизил голос до шепота.

— Мы кормимся около вас. В этом все дело...

Палин посмотрел на собеседника с изумлением, испытывая в то же время странное ощущение, будто он со всего маху ткнулся в комнату, туго набитую ватой. Он туда, а вата его оттуда... Будто издалека, услышал он булькающий, с мягкими интонациями бас:

— Скажите, пожалуйста, а насколько опасна ваша АЭС для местной, так сказать, популяции человеков? Для городка нашего, например... Лучи-то ваши достигают домов?

На этот раз расхохотался Палин. И тут распахнулась дверь, и в кабинет влетела встревоженная секретарша:

— Гражданин, вашей жене плохо!

Ощутив, как у него вдруг перехватило дыхание, Палин, сшибая стулья, кинулся в приемную.

— Сонечка! Что с тобой?! Милая!..

Смертельно бледная, жена его все еще сидела, откинувшись на спинку стула. Побелевшие губы конвульсивно вздрагивали. Она очень часто и прерывисто дышала.

«Приступ!» — мелькнуло у Палина, и он на мгновение растерялся.