Владимир Орлов - Происшествие в Никольском

– А я к нему не пойду. Он сегодня и не работает. Я к нему в понедельник пойду.

– Что будем делать?

– Не знаю. В шесть я должна поехать на работу. Дежурю ночью.

– Сейчас одиннадцать. Даже без десяти. Может, сходим в кино?

– Ну давай. А то дождь…

Попали в, кинотеатр «Призыв» у вокзала на «Смерть филателиста». На экране люди подозревали в убийстве сына филателиста и зрителей хотели заставить подозревать его. Но было ясно, что сын только кажется негодяем, на самом же деле убить отца он никак не мог. Много курил, думал об этом, сидя и лежа, следователь, седеющий грузин, изящный и красивый, совсем не похожий на Виктора Сергеевича. Вере казалось, что и следствие, проходившее на экране, чрезвычайно отличается от следствия, которое вел Виктор Сергеевич. Там все было всерьез и интересно, в жизни же скучно и без толку. Впрочем, Вера на экран глядела рассеянно и о Викторе Сергеевиче и следствии думала рассеянно, рука Сергея ласкала ее руку, своим коленом она чувствовала колено Сергея, все у них начиналось так, как начиналось зимой. Зал был почти пустой, но билеты продали кучно, на соседние ряды, вокруг всюду сидели люди, мешали Сергею с Верой, а перейти куда-либо в уголок они не решались. Слова не сказали друг другу, встречались, когда свет был поярче, глазами, этим и довольствовались, досидели до конца сеанса, увидели погоню на автомобилях и падение в пропасть настоящего негодяя, вышли на улицу, в дождь. Оба были взволнованны, что-то говорили друг другу, слова, которые они произносили, теряли свой серый повседневный смысл и значили совсем иное, существенное для Веры и Сергея.

– Если бы тебе исполнилось сегодня восемнадцать, – сказал Сергей, – мы бы сейчас пошли в загс.

– А вдруг бы я не пошла?

– Я бы тебя улестил. Наобещал бы златые горы и упросил бы… Знаешь что, а пойдем сейчас в загс… Просто так… Посмотрим – и все… Будто мы заявление подадим… И станем ждать…

– Больше года, да?

– Надо – так и больше.

Они знали примерно, где в городе загс, и отыскали его на Брянской улице, возле Дома крестьянина. Вера шла к загсу посмеиваясь, однако у дверей загса она остановилась, оробев, и сказала, что дальше не пойдет, пошутили – и хватит, да и шутка нехорошая: заглянешь туда попусту, без дела, – как бы потом и дело, когда ему придет время, не оказалось пустым. Сергей с ней не соглашался, предлагал все же зайти, но Вера стала серьезной, в ее глазах он прочел: «Я тебе благодарна за приглашение. Я понимаю, что значат для тебя и для меня эти минуты. Но теперь я боюсь шутить…» Сергей протянул руку, провел ею по Вериным волосам, ласковыми пальцами гладил ее щеки и шею, так и стояли они, и ничьи глаза их не смущали. Они соскучились друг по другу, но и, как в первые дни своей любви, стеснялись самих себя, словно бы оттягивали мгновение, которое рано или поздно должно было прийти. «Ты хочешь есть? – спросил Сергей. – А то зайдем перекусим куда-нибудь…»

Зашли в вокзальный ресторан, пустой и гулкий, с несвежими скатертями и стайками бутылок фруктовой воды на столах. Официантка обрадовалась гостям, хоть каким-никаким, пусть и по поводу комплексного обеда, разговоры с приятельницами у кассы ей наскучили. Сергей заказал салаты из помидоров, бифштексы и водку, но тут же решил, что сегодня уместнее шампанское. «Чегой-то транжиришь-то!» – начала было Вера и засмеялась, представив себя в роли строгой и экономной жены, – еще успеется. Сергей тоже засмеялся, поняв, что у нее на уме. И официантка улыбнулась, как бы показывая, что и она обо всем догадывается, и она рада. «Со звуком или без?» – спросила официантка, принеся шампанское. «Можно и со звуком, – сказал Сергей. – Давайте я сам». Пробка выстрелила громко, акустика вокзальной архитектуры была отменная. Сергей наполнил фужеры. Официантка не отходила, она ждала слов, интересных и для нее, улыбка ее была доброй, но и многозначительной. Однако Вера с Сергеем промолчали, они следили за шипучими, стремительными пузырьками, и официантка ушла, – впрочем, без обиды. Это была белая дама лет сорока, с толстыми тяжелыми ногами. «Давай выпьем, – сказал Сергей. – Давай запомним этот день. На всякий случай».

Потом они бродили по городу. Читали местные и московские афиши на заборах и тумбах. Забрели на рынок. Открытые ряды были пусты, а под стеклянной крышей, в сырости и тесноте, с гомоном шла остывающая уже субботняя торговля. Никаких покупок Вера с Сергеем не собирались делать, однако походили у деревянных прилавков зеленщиков, приценивались к редьке и крупному южному чесноку, пощупали руками цветную капусту, а малосольные огурцы и попробовали, даже с продавцами поторговались просто так, ради искусства, и были ужасно довольны своим хозяйским походом. Опять между Сергеем и Верой шла волновавшая их игра, и опять слова значили для них совсем не то, что значили они для всех других посетителей рынка. Сергей углядел ларек с пивом. «Хочешь? – сказал он. – Не хочешь? А я выпью». Кружки в ларьке были две и уже заняты. Сергею налили пива в пол-литровую банку. Сергей пил, а Вера смотрела на него и улыбалась. Не банка эта смешила ее, просто снова представляла она себя женой этого коренастого, круглоголового парня, мастерового, крепко стоявшего на ногах, и ей было приятно оттого, что Сергей пьет пиво, а она ждет рядом и люди это видят. Ей тоже захотелось выпить пива из банки. «Господи, неужели все возвращается, – думала Вера, – неужели все устроится?»

На улице она несмело напомнила ему, что в шесть обязана ехать на работу. Он понял. Шли молча. Вера знала, что чувствует сейчас Сергей. А он знал, что чувствует сейчас она. Сергей сказал: «У меня дома старики и сестра. Придется зайти к Виктору». Вера кивнула, знала Виктора Чичерина по прозвищу Чичероне, знала и его квартиру. Дом Виктора был старый, дореволюционный, почти московский, в пять высоких этажей. И запахи в нем отстоялись старого московского дома, с сыростью и кошачьим духом, а штукатурка была обцарапана, сбита, исписана мелом – где про любовь, а где ругательными словами. Сергей с Верой поднялись на пятый этаж, в пролете между третьим и четвертым этажами, словно бы почувствовали, что сейчас ни одна дверь в подъезде не откроется, Сергей прижал к себе Веру и стал целовать ее, а она стояла и уже никуда не хотела идти. Позвонили Виктору, он открыл дверь, тут же запахло борщом. Виктор жевал, держал в руке огрызок яблока, на кармане его красно-зеленой ковбойки висела древесная стружка, будто бы он только что рубанком обстругивал чурбак (стружка эта потом не раз вспоминалась Вере), все понял, приглашать не стал: и у него дома были старики – «суббота, елки-палки!». Вызвался сбегать к Кочеткову, а потом, если не повезет, к Саньке Борисову – полчаса туда и обратно.