Владимир Орлов - Происшествие в Никольском

– Вот что, Вера, – начал Виктор Сергеевич строго. – Сегодня у нас с вами будет серьезная беседа. Я прошу ко всем моим словам отнестись внимательно, не горячиться и помнить о своей гражданской ответственности.

Тут он замолчал. Закрыл папку и отложил ее в сторону. Заговорил. Говорил долго. Речь его была не злой и даже не сердитой, скорее спокойной и монотонной. Впрочем, Вера поначалу и не очень вслушивалась в слова Виктора Сергеевича. Она все переживала свои неловкости, уверена была, что следователь посчитал ее рассказы о матери враньем, и ждала, что вот-вот он скажет про штраф. Ей было обидно. Она не так уж часто врала, а про мать и никогда не врала, да и какие у них сейчас деньги, чтобы платить штраф. Кроме всего прочего, Веру удручала лужа от зонтика, и она старалась прикрыть ее, неестественно и напряженно вытянув ноги вправо. Сумочка, раздражавшая теперь Веру, сползла с колен, и Вера потихоньку подтягивала ее обратно.

– Вы понимаете, Вера, что я имею в виду? – спросил Виктор Сергеевич.

– Да, да, конечно, – торопливо сказала Вера и улыбнулась, но по удивлению Виктора Сергеевича поняла, что улыбнулась невпопад.

Теперь она стала вслушиваться в слова Виктора Сергеевича. Среди этих слов было много ученых и незнакомых ей, к тому же все, что говорил Виктор Сергеевич, казалось Вере, он говорил не про нее и не про парней, а про кого-то другого. И все же Вера уловила суть его слов. А суть была такая: суд над парнями не обязателен и скорее всего не нужен, потому что Верины обидчики уже пострадали и будут страдать всю жизнь, а помочь предотвратить суд над ними может именно она, Вера. Если, конечно, разум возьмет в ней верх над чувством мести. Но в любом случае он имеет право прекратить дело.

– Если суда не будет, выходит, что я виноватая, – сказала Вера.

– Нет, не выходит, – сказал Виктор Сергеевич твердо. Он прижал подбородок к груди, выставив лоб вперед, нахмурился, вид у него был такой, словно он не желал дальше говорить в Вериных интересах, но она вынуждала его делать это. – Хотя я не уверен, что вы не без греха. Вот тут показания свидетелей, из них ясно, что вы могли дать повод гостям… Вы были навеселе, вели себя, мягко сказать, нескромно… Синяков вам достаточно поставила подруга, но вы ведь не подали на нее заявление в милицию!.. Впрочем, мы об этом обо всем говорили. А показания парней противоречивы.

– Я не давала им повода! – возмутилась Вера, она хотела сказать следователю, что он ее оскорбляет, но, наткнувшись на его сердитый взгляд, испугалась и сникла.

Виктор Сергеевич опять придвинул к себе папку. На ее зеленую обложку и глядела сейчас Вера, волновалась, словно Виктор Сергеевич мог достать из папки документы, подтверждающие, что она, Вера Навашина, и есть подлая женщина. Однако Виктор Сергеевич папку не открыл, а просто положил на нее руки.

– Хорошо, – сказал Виктор Сергеевич. – Я хочу объяснить вам причины своего решения, чтобы вы, Вера, не посчитали его несправедливым и не носили в душе обиды. У вас и у ваших бывших товарищей вся жизнь впереди. Рана тяжела, но она не смертельна. Надо ее залечить – и навсегда, так, чтобы через год, через пять лет, через двадцать лет она не открылась снова. Вы со мной согласны?

Вера кивнула.

– Я хотел бы спросить вас, – сказал Виктор Сергеевич, – а какое бы вы приняли решение, если бы оказались сейчас на моем месте?

– Я не знаю, – растерялась Вера.

– Ну хорошо. А если бы не на моем, а на своем, но вам бы сказали: «Вот, Вера, решайте, как с ними быть. Хотите – казните, хотите – наказывайте, хотите – как хотите, но постарайтесь быть справедливой…» Что бы вы решили?

– Не знаю…

– Подумайте. Это важно и для меня и для вас.

– Ведь надо их как-то наказать-то…

– Сами вы, своей рукой, их наказали бы?

– Раньше наказала бы, а теперь мне на них наплевать…

– Желание отомстить в вас еще осталось?

– Не знаю… Пусть они живут, как хотят.

– Ну, а вот если бы все это случилось не с вами, а с кем-то другим в Никольском, как бы вы со стороны поглядели на все? Не показалось бы вам, что дело теперь можно окончить миром, что слезы их матерей…

– А мои-то слезы! – не выдержала Вера.

– Я говорю, если бы все это произошло не с вами…

– Не знаю, – сказала Вера. – Я не судья.

– Стало быть, вы желаете, чтобы всю ответственность за решение судьбы парней взял на себя суд.

– Так положено…

– Да, так положено. Но ведь и вы должны чувствовать ответственность за случившееся… Как вы думаете, ничто не станет мучить вашу совесть, когда парней осудят? Ни о чем вы не пожалеете вдруг?

– Не знаю…

– Не знаете… А вот сейчас, понимая, что парни чувствуют свой позор и казнят себя, простить их вы не можете?

– Как простить? Выйти при народе и сказать, что я их прощаю?

– Нет, если вы спокойно, без злобы и обиды, без неудовлетворенного чувства мести поймете, что в суде над парнями нет нужды, это и будет ваше прощение. То есть суд нужен, но в нашем с вами к ним отношении.

– Ладно, пусть суда не будет, – сказала Вера.

– Вы искренне это говорите? Подумав?

– Да.

– Ну что же, спасибо… Я полагаю, что и вам будет легче оттого, что вы снимете со своей души этакую ношу… Вы согласны со мной?

Вера опять кивнула. Кивнула невольно, а не потому, что хотела согласиться с Виктором Сергеевичем. Обстановка делового кабинета, как и всегда, действовала на нее странным образом. Вроде бы она ничего не должна была Виктору Сергеевичу, ни в чем не была перед ним обязанной, а вот чувствовала себя в долгу и обязанной. Слушая его, в особенности когда он говорил: «На основании статьи такой-то… На основании статьи такой-то, предусматривающей…», Вера ощущала мелкость, несуразность своих желаний и претензий перед чем-то большим и незыблемым, что представлял Виктор Сергеевич. Это большое было мудрым, заранее во всем правым, и Вера считала теперь, что она должна правоту Виктора Сергеевича, а стало быть, и правоту того большого, что стояло за ним, принимать безоговорочно. Кроме всего прочего, как это случалось с ней и на неудачных экзаменах, мысли Веры были сейчас сбивчивы и несамостоятельны, они словно были направлены разговором в какой-то узкий коридор, из которого никак не могли выбраться. «О чем он это? – думала Вера. – Кончал бы скорей!» Она сидела и говорила: «Да… да…», – кивала, улыбалась шуткам следователя, слова Виктора Сергеевича опять как бы обволакивали и укачивали ее. Она и заявление, в конце концов, написала, что не имеет к парням претензий и не желает суда над ними, хотя Виктор Сергеевич о нем не просил.

Помолчав, Виктор Сергеевич сказал, что будь он на месте Веры, он, наверное, все же уехал бы из Никольского. Ну, не сейчас, а после окончания училища. Конечно, это хлопотно – продавать дом, переезжать, – но, может быть, хлопоты стоят того? И мать, и сестер, устроившись на новом месте, куда распределят, имеет смысл взять к себе. Ведь люди в Никольском всякие, кто с разумом, а кто и без понимания, с предрассудками, да еще, глядишь, и со злой памятью. Мало ли как эта память себя проявит. Понятно, что все зависит от характера, вполне возможно, что ее, Веру, и не ранят чьи-то несправедливые и недобрые слова, но он, Виктор Сергеевич, определенно бы уехал. Вера и тут кивнула. Виктор Сергеевич пожал ей руку на прощанье и попросил, чтобы в случае нужды или недоразумений она тотчас же шла к нему. «Надеюсь, вы все поняли правильно?» – «Да конечно», – с поспешностью сказала Вера.